Держава и окраина. Н.И.Бобриков — генерал-губернатор Финляндии 1898-1904 гг. - Туомо Илмари Полвинен
Независимо от того, что это был отдельный случай, с точки зрения Бобрикова, важнейшим было то, что финские чиновники вообще участвовали в планировании высылки. Он подчеркивал перед Петербургом этот факт как проявление целесообразности своей политики и поддержки, которой она пользовалась в окраине. Число высланных, конечно же, не ограничилось упомянутыми лицами, как того желали финны, а возросло при жизни Бобрикова примерно до пятидесяти. Сначала высылаемые уезжали за границу, позднее стала происходить и высылка в Россию. В качестве «нежелательных персон» Великое Княжество пришлось покинуть и четырем гражданам Швеции.
В случаях полегче, преимущественно это относилось к «менее интеллигентным агитаторам», могли ограничиться запрещением находиться в определенных местностях окраины, не требуя удаления их с территории Великого Княжества. Оказавшись оторванными от родных мест, в чужом окружении и под бдительным надзором полиции, они вскоре теряли бы способность действовать, да и желание. Весьма важными генерал-губернатор считал обыски, учиненные в домах удаленных «агитаторов», в результате которых удалось получить более точную картину «движения сопротивления» финляндцев.
Своего рода пропагандистской победой Бобриков считал покаянное письмо высланного из Финляндии Оулуского домпробста Валдемара Валлина, повлекшее за собой разрешение вернуться в Финляндию и восстановление в пасторском звании. С подобным же прошением о помиловании обратился и один из жителей Куопио, Брофельдт («Добрый знак», — радостно сообщал Бобриков Бородкину), но он вскоре взял свое прошение обратно, «очевидно под воздействием... продолжающих упорствовать крамольников». Важным дополнительным предупреждением крамольникам генерал-губернатор считал изданное в конце 1903 года постановление «о лишении высланных крамольников права пользования публичными, политическими и общинными полномочиями, а также права на пенсию, предоставленным лишь неопороченным финляндским гражданам».
Все же большая часть высланных продолжала антиправительственную деятельность, постоянно доставляя Бобрикову хлопоты. Основное ядро «крамольников», избравшее Швецию местом своего постоянного жительства, не ограничивалось лишь разжиганием пропаганды на родине, но и «завязало сношения даже с русскими революционерами». Во «Всеподданнейшем отчете» Бобриков сообщал императору, что «мысль объединить разрозненные противогосударственные, инородные и революционные элементы под руководством финляндских агитаторов как людей, обладающих более развитой политической подготовкой, высказывалась уже в сентябре 1902 года подпольной газетой «Фриа Орд» (имеется в виду финляндская шведоязычная «Фриа Урд» /Свободное слово/ — Г.М.), а в последнее время Стокгольмский кружок агитаторов, видимо, пытается осуществить это предположение. Задержанная при обыске переписка показывает, что русские революционеры не раз уже и ранее приглашались в Финляндию как для пропаганды, так и для составления брошюр на русском языке». Располагая значительными денежными средствами, образовавшимися, в числе прочего, благодаря тайным их сборам в Финляндии, а также хорошими зарубежными связями «Стокгольмский кружок» вел повсюду в Европе усиленную антироссийскую пропаганду.
Для выправления положения Бобриков обратился через статс-секретариат в российское Министерство иностранных дел, чтобы оно сделало представление правительству Швеции об установлении надзора за находящимися там высланными агитаторами, которые своими действиями наносят ущерб добрососедским отношениям. Уже недели через две после первой высылки шведский министр иностранных дел Альфред Лагергейм пригласил в Стокгольме к себе для беседы Лео Мехелина и предостерег его. О провокационной деятельности против дружественного Швеции соседнего государства не могло быть и речи.
В Петербурге, беседуя об этом деле с российским министром иностранных дел Ламздорфом, посол Швеции Гильденстолпе признал, что его правительство озабочено прибытием в Стокгольм многочисленных финнов. Их агитации и пропаганде не оказывалось поддержки ни в коем случае. Однако же до тех пор, пока указанные лица остаются в пределах законности, к ним не придерешься. В королевстве действует свобода слова. Высылка из Финляндии нескольких подданных Швеции была, по мнению посла, весьма огорчительна, но о том, чтобы просить объяснений у правительства России, речь не идет поскольку и королевское правительство таким же образом считало себя вправе высылать лиц, доставляющих хлопоты. «Граф Ламздорф выразил жестом свое согласие с этим, но, вообще-то, проявлял сдержанность. Он лишь сказал, что вся эта история с Финляндией досадна, и более спокойными действиями там можно было бы добиться лучшего результата. Он читал статьи господина Мехелина в «Де Темпе» и нашел их особенно хорошо написанными».
Еще за год до этого, беседуя с Гильденстолпе, обер-прокурор Синода Победоносцев резко осуждал политику своей страны в Финляндии и называл ее «кошмаром». Она вредила также отношениям между Петербургом и Стокгольмом. В придачу ко всему, в Скандинавии вменяли политику Бобрикова в вину ему, Победоносцеву, в результате чего он не решился совершить планировавшуюся поездку в отпуск в Швецию. Обхватив обеими руками голову, старый господин повторил по-французски: «Это кошмар». Разумеется, во время беседы со шведским послом у обер-прокурора не было причин брать на свои плечи ответственность за финляндские дела. С другой стороны, истинная маргинальность его роли в Финляндском вопросе хорошо соответствует сказанному Гильденстолпе, так что именно эти слова нельзя отнести к его «лицемерию».
Из-за позиции, занятой Министерством иностранных дел России, попытка Бобрикова оказать давление на Швецию осталась безрезультатной. Еще меньше шансов на осуществление имело его предложение Ламздорфу в январе 1904 года, чтобы шведское правительство попросили вернуть эмигрантов обратно в Финляндию, после чего их сразу можно было бы снова выслать, но уже в Россию. Ламздорф, зная дружелюбное отношение общественного мнения Швеции к финнам, даже не стал обращаться с таким предложением в Стокгольм. Бобрикову оставалось единственное: в будущем отправлять высылаемых сепаратистов в Россию, на что император дал принципиальное согласие. Чтобы воспрепятствовать идущей из Швеции пропаганде, был усилен полицейский и жандармский надзор в портах Финляндии и особенно на сухопутной границе — в Торнио.
Несмотря на неудачу планов Бобрикова относительно Стокгольма, его действия в Финляндии оказались результативными. Генерал-губернатор мог с удовлетворением отметить, что высылка «худших подстрекателей» явно «умиротворила» настроения в крае, что демонстрации уменьшились и тактика бойкотов ослабела и что финны поверили в серьезность намерений русского правительства. Объезжая в 1903 году разные районы Финляндии и принимая рапорты войсковых командиров, Бобриков заметил, что «народ» более покладисто, чем прежде, относится к русским, но позицию образованных кругов по-прежнему отличала «заносчивость». Призыв прошел лучше, и уклонявшиеся от него ранее военнообязанные, раскаявшись, начали присылать прошения о помиловании.
Ко всему этому примыкал и вопрос о предстоящей сессии сейма. По решению императора, принятому еще в 1899 году,
