Держава и окраина. Н.И.Бобриков — генерал-губернатор Финляндии 1898-1904 гг. - Туомо Илмари Полвинен

сентября 1901 года, с трудом сдерживал досаду. «В ряду многочисленных официальных и частных писем, а также в извлечениях из жандармских донесений и прессы, начиная с сентября 1899 и до последних дней, я имел честь подробно передавать Вашему Высокопревосходительству как о последовательном развитии в Финляндии брожения, так и о мерах по прекращению обнаруженного зла». Выполняя приказ, он еще раз послал касающиеся обоих дел обширные записки, в которых подчеркнул свои предложения. Основная часть этих предложений осуществилась позднее в связи с так называемым указом о диктатуре, о чем речь в этой книге еще впереди. Однако следует заметить, что требования Бобриковым полномочий определять в административном порядке наказания не только штрафами, но и тюремным заключением, шли дальше прав, предоставляемых при положении «усиленной охраны». Он желал также права конфисковывать любую собственность, в том числе и недвижимость. Но такое право частично выходило за пределы даже положения «чрезвычайной охраны», ибо в империи при этом положении хотя и можно было конфисковывать находящуюся в частной собственности недвижимость, но лишь по решению суда.

В записке на имя императора фон Плеве обращал его внимание на ведущую свое начало еще со шведских времени и действующую в Финляндии судебно-правовую систему, гарантирующую гражданам как личную безопасность, так и неприкосновенность имущества. Это подтвердил в 1809 году император Александр I, и с тех пор законы оставались в силе. Административная высылка в Россию была применена за весь почти столетний период существования Великого Княжества лишь однажды, в 1831 году, к профессору Афцелиусу. Лишение личной свободы и права на имущество иначе, чем по приговору суда, могло быть истолковано не только интеллигенцией, но и широкими народными массами как нарушение правовой системы, гарантированной российскими монархами. Ссылаясь на «перехлесты» Бобрикова, фон Плеве заметил, что нет причины создавать в Финляндии какую-либо новую особую систему, а гораздо целесообразнее было бы оставаться на базе имеющегося у империи опыта. К осторожности призывало, по мнению министра статс-секретаря, и то обстоятельство, что в России начальники соответствующих территорий действуют в подчинении Правительствующему сенату и, отчасти, разным министерствам, но генерал-губернатор Финляндии такого надзора не имеет. На точку зрения фон Плеве наверняка повлияли начавшиеся уже тогда беседы с финнами об ограничении Февральского манифеста, хотя, конечно, он об этом прямо не упомянул. Услыхав о мнении министра статс-секретаря, генерал-губернатор в свою очередь согласился отказаться от требований, выходивших за пределы положения «усиленной охраны».

Фон Плеве не удовольствовался лишь проблемой полномочий генерал-губернатора. Он отдельно поставил вопрос об усилении позиции статс-секретариата учреждением при нем вновь «Комитета по делам Финляндии», упраздненного в 1890-х годах. От своего предшественника новый комитет отличался бы как по задачам, так и по самому своему составу. Планировалось создать не просто представительную группу, действующую в Петербурге как эхо финляндского сената, а организацию, которая будет в состоянии сочленять позиции Хельсинки и Петербурга. Многочисленность временных совещаний, комитетов и рабочих групп, занимавшихся в 1890-х — начале 1900-х годов разными проблемами Финляндии, свидетельствовала о необходимости координации подготовки дел, представляемых на рассмотрение императора. Постоянным председателем комитета был бы министр статс-секретарь, то есть сам фон Плеве, а членами были бы помощник министра статс-секретаря, три назначаемых императором сенатора, государственный секретарь и председатель Юридического департамента Государственного совета. Секретарем был бы начальник канцелярии статс-секретариата. Так решительным образом уплотнились бы связи между законодателями империи и Финляндии в интересах обеих сторон. Статс-секретариат превратился бы из блюстителя финляндской обособленности в объединяющее Великое Княжество и империю звено. Сохраняя определения Февральского манифеста, путь законодательства, шедший через Государственный совет, нуждался для усиления координации, по мнению фон Плеве, в особом, действовавшем бы на высшем уровне и сравнительно редко заседавшем бы под председательством самого императора «Финляндском совете», членами которого были бы министры иностранных и внутренних дел, а также министры — военный, финансов и юстиции, генерал-губернатор Финляндии и министр статс-секретарь Великого Княжества. Таким образом фон Плеве, стремившийся укрепить свои позиции, накинул бы на Бобрикова неприятную уздечку с удилами.

Борьбу за власть между министром статс-секретарем Финляндии и генерал-губернатором Финляндии взялось решить собиравшееся 1 и 6 февраля 1902 года в Зимнем дворце под председательством царя «особое совещание», которому обе записки фон Плеве (о предоставлении финляндскому генерал-губернатору особых полномочий по охране общественного порядка и о реформе статс-секретариата) были заранее разосланы для ознакомления. Членами совещания помимо фон Плеве и Бобрикова, были председатель Государственного совета, Великий князь Михаил Николаевич, заведующие Департаментами Сольский и Фриш, обер-прокурор Синода Победоносцев, министр юстиции Муравьев и министр внутренних дел Сипягин. Дискуссия проявила единодушие в том, что из запрашиваемых Бобриковым полномочий важнейшим, безусловно, является право высылки из края. Эту меру уже саму по себе следует считать, как отмечалось в записке фон Плеве, столь жесткой и действенной, что она фактически делала излишними все другие меры, полномочия на осуществление которых запрашивал Бобриков, в их число входили право закрывать на время торговые и промышленные предприятия, право разгонять собрания, упразднять общества и объединения и т.п. Меры, упомянутые последними, противоречили, помимо всего, традиционной правовой системе Финляндии и причинили бы, как считало совещание, вред широким кругам общества, а не только сепаратистам.

Совещание сочло, что для восстановления порядка права высылки будет достаточно. Все же отмечалось, что применение таких мер находится в «резком противоречии с правосознанием финского народа, согласно которому подобные меры, имеющие по существу значение тяжкой кары, не должны быть применяемы иначе как суду. Соответственно сему в отдельных случаях, когда применение административной высылки является совершенно неизбежным, она могла бы быть осуществлена только действием Самодержавной Власти, но не распоряжением подчиненных ей установлений. В виду изложенного, представляется нежелательным вводить административную высылку как общее — хотя бы и временное — начало управления, а надлежало бы установить за правило, что предложения о применении этой меры подвергаются в каждом отдельном случае на монаршее воззрение, после предварительного соображения их в совещании при участии Финляндского генерал-губернатора, министров внутренних дел и юстиции, а также министра статс-секретаря Великого Княжества Финляндского». Таким образом Бобриков как бы потерпел почти полное поражение. К сожалению, во время заседаний совещания не велось протокола дискуссии, который дал бы возможность индивидуализировать высказывания участников. Поскольку совещание велось в присутствии самого императора, Бобриков не мог даже заявить своего особого мнения.

Генерал-губернатор, никак не желавший делить власть в таком важном деле с фон Плеве и другими министрами империи, положил на время свою затею «под сукно». Предусматривавшиеся рассмотрения высылки четырьмя высшими чиновниками не состоялись ни разу. Но надо помнить и о другой стороне медали. В меморандуме совещания ни слова не говорится