Держава и окраина. Н.И.Бобриков — генерал-губернатор Финляндии 1898-1904 гг. - Туомо Илмари Полвинен
ОБЩЕГОСУДАРСТВЕННОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО И СЕЙМ
Будучи недоволен «своенравием» сословий, проявленном при обсуждении в сейме вопроса о воинской повинности, император уже весной 1899 года заметил, что устав сейма требует изменений. На следующий год, при открытии очередной сессии сейма в речи императора, написанной и зачитанной Бобриковым, говорилось, что повторение имевшего место на предыдущем сейме «поселит сомнения относительно соответствия сеймового законодательства современным обстоятельствам». Тогда сенат в феврале 1900 года во исполнение желания государя предложил уточнить некоторые параграфы сеймового устава 1869 года, но генерал-губернатор в своем отзыве, не признав возможным ограничиться частичными исправлениями, фактически настаивал на коренном изменении устава в целом. В составленном сеймом 1900 года известном прошении об исправлении совершенного в отношении Великого Княжества беззакония император усмотрел превышение сеймом своих полномочий. На этом основании 14 (26) августа 1900 года он по представлению фон Плеве отклонил прошение. Одновременно государь, в согласии с идеей Бобрикова, указал, чтобы устав сейма был полностью пересмотрен.
Сенат однако же не поспешил с подготовкой пересмотра. Генерал-губернатора, побуждавшего сенат поспешить, просветили сообщением, что ведь следующая сессия сейма состоится лишь в 1904 году. Да и важность дела требует всестороннего его изучения. Не стоит ждать, что предложения будут готовы раньше 1902 года.
3 (16) апреля 1902 года сенат был наконец готов представить свои предложения. Представляя и обосновывая изменения некоторых положений устава сейма, сенат особо обращал внимание на проблему, считавшуюся центральной: противоречие между сеймовым уставом 1869 года и Февральским манифестом 1899 года. Неясность следовало устранить, точно определив дела, находящиеся в пределах общегосударственного законодательного порядка. Для этого испрашивали разрешения императора подготовить по данному вопросу представление следующей сессии сейма.
Прошение имело свою подоплеку. Еще осенью 1899 года Лео Мехелин в записке, переданной вдовствующей императрице Марии Федоровне, намекал на необходимость ограничения Февральского манифеста путем ясного разделения общегосударственных и внутренних, финляндских дел. Подлинным отцом этой идеи был статс-секретарь Министерства иностранных дел Дании П.Ведел, который в мае 1899 года изложил Мехелину соображения, касавшиеся этого дела. С точки зрения Ведела, такой вариант был бы практически лучшим, ибо отмена манифеста нанесла бы урон авторитету императора, а такого он допустить не может.
Фон Плеве, все более сомневавшийся в целесообразности проводившейся тогда политики России в отношении Финляндии, беседовал в ноябре-декабре 1901 года об условиях примирения с сенаторами Э.Р.Неовиусом и В.Энебергом и уговорил последнего составить освещающую эту тему записку. Попытки, направленные на изменение мнения фон Плеве, финляндцы продолжали и в первой половине 1902 года. Случай для особенно обстоятельного обмена мнениями между фон Плеве и руководителем старофиннов Й.Р.Даниельсоном предоставился во время визита последнего в Петербург 6 февраля 1902 года. Финляндский гость выразил озабоченность тем, что у него на родине все больше усиливаются настроения радикализма и соответственно слабеют сдержанные взгляды, а причина тому — усиление продолжающейся политики русификации. Министр статс-секретарь в свою очередь заметил, что политика правительства направлена не на русификацию, а на ограниченное приведение в единообразие администрации. Основы внутренней автономии Финляндии затронуты не будут, это, мол, констатировал и сам император. Однако, по мнению Даниельсона, все обещания носят общий характер и не смогут повлиять на настроения финнов до тех пор, пока высший представитель императора в Финляндии действует так, что вынуждает бояться русификации. Генерал-губернатор не перестает устраивать раздражающие скандалы по поводу всевозможных мелочей, и это только ухудшает ситуацию. К сопротивлению склоняются все, и разногласия касаются лишь способов действия. «В интересах России было бы оказать поддержку линии умеренных, — считал Даниельсон, — в ином случае сопротивление, естественно, будет более резким». Конечно, у России сил хватит, чтобы сломить сопротивление финнов, но возможная все же затем партизанская война может доставить правительству неприятности. «Плеве пробормотал что-то, из чего я различил лишь немецкое «партизанская война», — вспоминал Даниельсон, — затем он сказал громко по-французски: «Вы говорите смело»». — Беседа шла на двух языках, Даниельсон говорил по-немецки, а фон Плеве — по-французски.
Даниельсон пояснил свои слова: он имел в виду, что во избежание несчастья необходимо успокоить общественное мнение Великого Княжества. Неужели государь не может довести до сведения финляндцев те пределы, которые не следовало бы переходить? Фон Плеве не отверг эту мысль: «Я тоже считаю, что необходимо нечто успокоительное. Так же, как вы, убежден, что благо вашей страны не находится в противоречии с интересами России, так и я считаю, что благо и безопасность России призывают сохранять финляндцев довольными. Но что для этого делать, мне пока не ясно. Буду еще думать над этим делом».
В результате раздумий фон Плеве обратился к Бобрикову: «Говоря о шагах для успокоения общественного мнения, некоторые сенаторы тянули свою любимую песню о необходимости пересмотра манифеста 3 фев. 1899 г. и о соответственном оповещении об этом в рескрипте. Идея, конечно, вздорная, единственный шаг, который можно сделать не для отмены, а для уточнения манифеста 3 февраля, мог бы заключаться в указании при пересмотре сеймового устава более определенных признаков для определения предметов местного законодательства или демаркационной линии, отделяющей местное законодательство от имперского. В таком смысле я высказался Энебергу и Йонссону».
В тот же день, 27 марта (9 апреля) 1902 года, сенаторам Неовиусу, Бему и Йонссону (Сойсалон-Сойнинену) удалось с помощью фон Плеве получить аудиенцию у императора, который отнесся к «мысли об умиротворении» в принципе благосклонно. Спустя два дня это подтвердил и министр статс-секретарь, сообщив сенаторам, что они теперь имеют все основания предлагать ограничения общегосударственного законодательства. 3 (16) апреля 1902 года, после возвращения Неовиуса, Бема и Йонссона из Петербурга, сенат и направил такое представление императору. В тот же вечер Бобриков выехал поездом в Петербург. Финляндцы считали, что целью этой поездки было добиться отклонения инициативы сената. Но дело было совершенно в другом. Что же произошло затем в Петербурге? 2 (15) апреля 1902 года облаченный в офицерскую форму эсер студент Степан Балмашев застрелил в фойе дворца Государственного совета министра внутренних дел Сипягина. Последнее желание смертельно раненной жертвы — увидеть напоследок еще раз государя — не было исполнено, придворные бюрократы отказались беспокоить Его Величество, вкушавшего в эти минуты обед. Когда же трапеза закончилась, было уже поздно. Князь В.П. Мещерский, бывший тогда в фаворе у императора, тотчас же, в день смерти Сипягина, предложил Николаю II назначить министром внутренних дел фон Плеве. На что император ответил: «Спасибо, любезный друг, я также сейчас же подумал о Плеве, а затем о Бобрикове. Теперь нужна не только твердость, а
