Держава и окраина. Н.И.Бобриков — генерал-губернатор Финляндии 1898-1904 гг. - Туомо Илмари Полвинен
Зимой с 1904 на 1905 год, когда признаки революции начали проявляться все сильнее, Куропаткин, погубивший в Маньчжурии свою военную репутацию, спрашивал с надеждой в письме к Витте не возьмет ли тот бразды правления в свои руки и направит страну на путь реформ: «удастся ли Вам отодвинуть назад и предать забвению мрачную эпоху Горемыкина, Сипягина и фон Плеве?» Армия вздохнула бы свободнее, если бы свободнее дышала Великая Россия, рассуждал Куропаткин, сожалея, что реакционные советники, к которым он причислял и Бобрикова, имели пагубное влияние на императора, желавшего свободы своему народу. Не проявляя жалости к кающемуся, Витте, час которого еще не настал, счел все же необходимым указать, что не забыл прошлого. Россия действительно в жалкой ситуации. Среди виновных в этом также и Бобриков. «Все инородцы по вине той политики, которой и Вы, обращался Витте к Куропаткину, — сочувствовали, нам теперь не опора».
Зато Бобриков держался на своем до конца. «История Польши, имевшей свою армию, показала уже, насколько опасно предоставлять инородческому элементу развивать в своей среде обособленную военную силу. Сепаратизм, пренебрежение к России и финский местный патриотизм росли в Финляндии вместе с увеличением ее войска». После того, как окраина была бы подчинена дисциплине, пробил бы час и последней особой финской части лейб-гвардейского батальона. С началом Русско-японской войны Бобриков с удовольствием отправил бы батальон на фронт, в Маньчжурию. Однако возможные военные успехи финнов могли бы привести к нежелательным для «русского дела» политическим последствиям. Поскольку к тому же гвардейские части вообще не посылали на Дальний Восток, генерал-губернатор отказался от развития этой идеи. Бывшего своего соратника, Куропаткина, Бобриков вспоминал не слишком-то тепло, сомневаясь уже весной 1904 года в письме к Бородкину в способности Алексея Николаевича справиться с требованиями, налагаемыми на него должностью главнокомандующего на Дальнем Востоке.
В Финляндии же было сравнительно спокойно, и Бобриков был уверен, что ситуация не изменится из-за войны, поскольку «гвозди вбиты крепко... Система управления изменяться не будет... Слава богу, финских войск больше не существует... Оценивая ситуацию, каждый настоящий русский человек должен признать всю важность и неизбежность упразднения этих войск... Святая Русь спасена от тяжких инцидентов в Финляндии». Пули Эугена Шаумана лишили потомков возможности узнать, остался ли бы Николай Иванович при своем мнении, обладай он опытом более поздних событий.
«ДУХОВНОЕ ЗНАМЯ ИМПЕРИИ»
Администрация и ее язык
В XIX веке, особенно во второй его половине, в Финляндии шла острая борьба по вопросу о статусе финского языка. Против гегемонии шведского языка выступала партия «фенноманов», которой противостояли «шведоманы». К концу века фенноманы разделились на консервативных «старофиннов» и либеральных «младофиннов». В период «бобриковщины» старофинны (одним из руководителей которых был Ю.К.Паасикиви) пытались спасти автономное положение Финляндии, главным образом поисками компромиссов с Россией, а младофинны резко выступали в защиту «конституционных законов Финляндии». В эту языково-политическую борьбу власти империи включили и русский язык.
В программах, составленных Николаем Ивановичем Бобриковым в 1898 и 1899 годах, центральное место занимало введение, в целях сближении окраины с империей, в обращение в «сенате, учебных заведениях и в администрации» русского языка как основного. Еще в 1882-83 годах предшественник Бобрикова генерал-губернатор Гейден в записке императору рекомендовал правительству России «безусловно и целесообразно» принять в продолжающемся в Финляндии споре о языке сторону фенноманов. «Применение принудительных мер против главенствующего положения политически невыгодного шведского языка неизбежно, — считал он, — ибо иначе невозможно устранить главное препятствие росту влияния России». Таким образом, вопрос был не в том, чтобы просто заменить шведский язык финским, а в том, чтобы проложить дорогу русскому языку.
«Чем успешнее будут развиваться финская народная культура и язык, тем в большей степени они будут вытеснять влияние шведского языка и шведов, и тем скорее появится возможность усилить положение русского языка в стране. И поскольку русский язык находится на более высоком культурном уровне, чем финский, он не встретит сопротивления со стороны финского, если его (русский язык — Т.П.) распространять лишь среди образованных классов, не делая из него язык администрации, ибо эта роль принадлежит, конечно же, финскому языку».
Как установил проф. Осмо Юссила, целью Гейдена было убрать язык бывшей метрополии с пути большинства народа, говорящего на финском, что высвободило бы место и для более развитого языка — русского. Стало быть, речь шла о борьбе двух «культурных» языков — шведского и русского, которая велась поверх головы «народного языка» — финского. Ту же идею повторил позже Бобриков. Однако цель, поставленная Гейденом, была все же ограниченнее, ибо он был готов, по крайней мере временно, признать за «народным языком» статус языка администрации, хотя важнейшие должности следовало предоставлять служащим империи, лицам, владеющим русским языком.
В качестве практической меры Гейден рекомендовал уравнение финского языка со шведским, согласно принципам так называемого местного языкового большинства. Практически это означало бы принятие финского языка в качестве единственного языка администрации на большей части территории Финляндии. Обучение в университете должно было бы вестись на финском языке, и им обязательно должны были бы владеть назначаемые на должности. Усилия Гейдена не остались бесплодными, ибо с его «подачи» император издал в декабре 1883 года рескрипт, согласно которому в коммунах, где большинство населения составляли финны, судопроизводство должно было вестись на финском языке. Согласно указаниям, данным в 1887 году, чиновники обязаны были пользоваться тем из двух языков (финского и шведского), на каком к ним обращался заявитель по тому или иному вопросу. Еще дальше пошел министр статс-секретарь фон Ден, планируя в связи с манифестом о коронации Николая II предписание, которым лишь финский язык объявлялся бы языком официальным, а за шведским признавался бы только статус «дозволенного местного». Идея была настолько радикальной, что даже лидер фенноманов Юрьё-Коскинен не поддержал ее.
Дискуссия по вопросу о языке, прошедшая на сессии сейма в 1897 году, ни к чему не привела из-за непримиримых разногласий. Надеясь на доброе отношение Николая II к народу Финляндии, крестьянское сословие решило все же послать государю особое прошение. В нем указывалось, что предусмотренное прежними предписаниями равноправие финского языка со шведским практически не осуществлено. Языком учреждений по-прежнему преимущественно является шведский, и финнам приходится довольствоваться прилагаемыми к бумагам переводами. Для исправления положения следовало принять меры, обеспечивающие как на основании местного языкового большинства, так и по требованию использование языка заявителя при рассмотрении дел в учреждениях.
Временно исполнявший обязанности генерал-губернатора Гончаров передал петицию крестьянского сословия без каких-либо комментариев министру
