Держава и окраина. Н.И.Бобриков — генерал-губернатор Финляндии 1898-1904 гг. - Туомо Илмари Полвинен

Однако драгунскому полку удалось просуществовать еще не так уж долго. Посетив в ноябре 1901 года Лаппеэнранта, Бобриков публично сделал резкое замечание командиру полка полковнику Теодору Шауману «об отсутствии в полку внутреннего порядка». Прослуживший безупречно в российской армии 34 года, пожилой полковник подал прошение об отставке. Проявляя солидарность, все офицеры полка последовали примеру своего командира, мотивируя это тем, что «обстоятельства лишают возможности продолжать службу». Но Бобриков не поддался давлению. Он предложил вообще упразднить драгунский полк, и полк был упразднен императором по представлению Куропаткина 24 ноября (7 декабря) 1901 года, а на его место в Лаппеэнранта были присланы русские кавалеристы — 55-й Финляндский драгунский полк. Предложение Бобрикова арестовать уволившихся из драгунского полка офицеров и в наказание послать их служить в империю или же выслать из края, не нашло одобрения у фон Плеве как не имеющее законных оснований. Такую же позицию занял и Высший военный суд России.

Куропаткин был доволен. «Сегодня на докладе государь утвердил мое представление об обращении Финского драгунского полка в русский. 8 финских стрелковых батальонов уже перестали существовать, равно как и 32 запасные роты. Остался лишь один лейб-гвардейский финский стрелковый батальон... Радость большая! То, что я мечтал достигнуть в три года осторожной работы, волею Государя достигнуто в несколько месяцев. Очень помогли нам своей несдержанною и страстною защитою финнов Витте и его компания».

Вызванное в Великом Княжестве в 1901 году «незаконным» Уставом о воинской повинности противодействие со всеми протестами, массовыми петициями, уклонениями от призыва и т.п. уже широко рассмотрено в финляндской литературе, и в данной работе об этом нет надобности распространяться. Хотя в 1903-1904 годах уклонение от призыва значительно ослабело из-за страха перед наказаниями и агитации старофинской партии, Бобриков еще незадолго до смерти считал, что увеличение количества призываемых в 1904 году на действительную службу финнов «преждевременно и нежелательно». Лишь после того, как охватившее край брожение было бы достаточно утихомирено, можно было бы начать посылать финнов в российские войска, как и предусмотрено Уставом о воинской повинности, а до тех пор уравнение воинской тяготы осуществлять денежной компенсацией. Расчеты, касающиеся разницы воинской тяготы, пришлось, как уже упомянуто, сделать заново после упразднения финских батальонов и органов военного командования. Хотя Бобрикову и удалось выжать у сената частичную уступку в сумме 10 миллионов марок, в частности, для компенсации расходов, вызванных прибытием российских подразделений вместо упраздненных финских батальонов, вопрос о полном уравнении воинской тяготы оставался открытым до самой смерти генерал-губернатора, и затем выяснение этого перешло к его преемникам.

Бобриков считал, что не следует затягивать и упразднение лейб-гвардейского батальона. В апреле 1902 года, после разогнанных казаками массовых уличных демонстраций в Хельсинки против нового устава о воинской повинности, он подчеркивал Куропаткину, что надежды на «гвардейских интриганов» нет. «Толпа бросает камнями и булыжниками в русские войска и кричит ура финскому гвардейскому батальону. Не надеясь на офицеров, сам Гедлунд (командир батальона — Т.П.) как финляндец стал действовать лукаво, опасаясь бойкота». По желанию Бобрикова Гедлунду пришлось оставить должность. Новым командиром батальона был назначен в 1903 году по представлению Великого князя Владимира Александровича начальник роты Пажеского корпуса подполковник Н.Мексмонтан. Мнения генерал-губернатора Бобрикова на сей счет даже не спросили, а он-то рассчитывал, что эта должность будет замещена русским офицером для уменьшения «особенности» батальона.

Весной 1903 года генерал-губернатор поручил своему новому помощнику тайному советнику В.Ф.Дейтриху неофициально прозондировать мнения Куропаткина и фон Плеве относительно упразднения батальона. Оба министра не хотели, чтобы инициатива исходила от них, но пообещали поддержать генерал-губернатора, если он сочтет такую меру абсолютно необходимой. Проблема заключалась в том, что закон 1901 года о воинской повинности был пока что единственным случаем применения Февральского манифеста на практике. Поэтому быстрое изменение закона могло породить среди населения Финляндии ложные представления об обязательствах, налагаемых манифестом. Престиж империи все же не позволял полностью перейти на денежную компенсацию, что одновременно означало бы полное окончание военного обучения «ненадежных» финнов до тех пор, пока ситуация не созреет для распространения общегосударственного Устава о воинской повинности без изменений и на Финляндию.

Куропаткин стал все сильнее сомневаться в способностях Бобрикова проводить объединительную политику. «При каждом свидании я уговаривал его не трогать местных учреждений, сохранять порядок управления и блюсти местные обычаи. Указывая ему, по продолжительному знакомству с финляндскими порядками (18 лет живу в Терийоках), что Финляндия — страна культурнее нашей (разрядка Куропаткина — Т.П.) и что не нам надо посылать туда своих становых, но что мы сами можем многому научиться у них. Бобриков обещал, но, кажется, горячится».

Хотя военный министр и писал о «продолжительном знакомстве» и о том, что у финнов можно многому научиться, имеющиеся в распоряжении исследователей оригинальные материалы — прежде всего дневник и переписка Куропаткина — позволяют судить, что изменение его мыслей в этом направлении произошло в сравнительно поздний период, когда уже проявилась в России и Финляндии сила противостояния, вызванного политикой Бобрикова. Однако проведенная Куропаткиным линия предела в политике относительно Финляндии тем более значима, что он в отношении других национальных меньшинств империи не отступал от общей своей линии «Россия — русским». Встретив 1 января 1902 года на новогоднем приеме в Зимнем дворце Витте, генерал подчеркнул значение сохранения принципов самодержавия, поскольку без этого не удастся превратить народы окраин в «русских душой». В этом большая задача на будущее и миссия народа России. Инородцев следовало заставить гордиться принадлежностью к великой российской семье. Дарование конституции и созыв органа народных представителей означали бы, что уполномоченные от национальных меньшинств развалят единство державы. Витте, в свою очередь, высказал иное мнение: как раз притеснения, которым подвергаются национальные меньшинства, скорее приведут к революции, чем дарование этим меньшинствам относительной свободы.

По сравнению с фон Плеве, Витте и Куропаткин были в 1903 году уже заходящими звездами. Министру финансов пришлось по желанию императора оставить свой пост в августе 1903 года. И положение военного министра тоже тогда уже изменилось: «медовый месяц» в отношениях с императором не просто сменился на «рутину брака», а прямо-таки превращался в предразводную ситуацию. Поскольку Куропаткин возражал против инспирируемой Безобразовым и другими «безответственными советниками» авантюристической политики на Дальнем Востоке, вопрос об оставлении им поста военного министра возник уже летом 1903 года во время его беседы с императором. Однако тогда отставка задержалась по причине отсутствия подходящего кандидата на эту должность. Вопрос решился, когда разразилась Русско-японская война и весной 1904 года воодушевленный общим настроением Куропаткин стал главнокомандующим на Дальнем Востоке, а должность военного министра принял генерал