Держава и окраина. Н.И.Бобриков — генерал-губернатор Финляндии 1898-1904 гг. - Туомо Илмари Полвинен
Шипову было положено, как и Бобрикову, двойное жалование: из Российского государственного казначейства — 15 000 рублей в год и из финляндской казны соответственно 30 000 марок. По предложению генерал-губернатора император увеличил последнюю сумму, упомянутую последней, до 40 000. Однако Шипову от этого большой радости не было, поскольку жалование, выплачиваемое Финляндией, никогда не перечислялось ему, а поступало по инициативе самого Бобрикова в распоряжение генерал-губернатора — для использования безотчетно «в общегосударственных интересах». Таким образом Бобриков получал в свое распоряжение в придачу к двойному, не облагаемому налогами генерал-губернаторскому жалованию еще и 40 000 марок годового жалования своего помощника, а также выплачиваемое из бюджета Великого Княжества вознаграждение за председательство в сенате, ему поступали ассигнования на канцелярию и т.д., и т.п. Хотя из этих денег, несомненно, часть все же использовали на «цели обеспечения общегосударственных интересов», Николай Иванович при этом заботился и о личном обогащении, о чем свидетельствует приобретение им «на старость» роскошно обставленной резиденции дворцового типа в столице империи.
В Финляндии в связи с назначением Шипова лелеяли определенные надежды, ожидая, что «придворный» повлияет на Бобрикова в духе почетного шефа кавалергардии — вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Поначалу Шипов произвел в Хельсинки впечатление «приятного и приличного гвардейского офицера». Но к огорчению финляндцев, Шипов слабо интересовался политикой, не говоря уже о том, чтобы выказать готовность прямо возражать своему шефу. Проиграв ранее, до приезда в Финляндию, за карточным столом весьма заметное состояние, бывший кавалергард не считал целесообразным рисковать должностью, достаточно прибыльной даже при том жаловании, что он получал на руки. Не проявив особого служебного усердия, Шипов довольно скоро стал выступать в роли лояльного и послушного исполнителя приказов Бобрикова. Посредника между генерал-губернатором и финляндцами из него не получилось.
Наряду с императором и генерал-губернатором, третьей влиятельной персоной в делах Финляндии традиционно являлся министр статс-секретарь. После того, как с этого поста весной 1898 года ушел в отставку Вольдемар Карл фон Ден, должность временно исполнял его заместитель, генерал-лейтенант Виктор Прокопе. Несмотря на искренние усилия, Прокопе, сделавший в армии карьеру и чуждавшийся политики, был не в состоянии владеть ситуацией. Прямолинейная солдатская верность и послушность императору в соединении с патриотизмом финляндского чиновника привели в 1898-99 годах, когда положение обострилось, к столкновению с чувством долга, что сломило его как физически, так и психически. Весенние месяцы 1899 года страдающий болезнью сердца, нервным расстройством и бессонницей генерал держался лишь с помощью брома и валерианы, прописанных приятелем-врачом. Важных для успеха в столице империи прочных личных связей в верхах у Прокопе не было — недостаток, которым страдал уже его предшественник, хотя и в меньшей мере. Сотрудничество между министром статс-секретарем и сенатом Финляндии, существовавшее при фон Дене, ослабло при Прокопе, правда, из-за личной неприязни Прокопе и Тудера. К тому же Прокопе был по образу мыслей шведом и не имел способностей фон Дена к установлению доверительных связей с сенатом и лидером фенноманов Ю. С. Юрьё-Коскиненом. Замкнутость Прокопе в отношениях с руководством державы наложила печать на его положение в Петербурге и в значительной мере мешала его отношениям и на родине.
Не надеясь и сам на свои возможности политического влияния, Прокопе в трудном положении занял пассивную позицию. Он довольствовался, особенно в конце своей деятельности, передачей в Хельсинки волеизъявлений монарха, которым манипулировали Куропаткин и Бобриков, а также зачитывал вслух во время официальных докладов императору соответствующие документы и в случае необходимости обширные представления сената с обоснованиями, избегая при этом делать свои замечания и комментарии. Такой образ действий надоедал вежливому, но одновременно и чувствительному монарху и часто раздражал, подвергая испытанию пределы монаршей выдержки. Николай ценил складно говоривших докладчиков, которые умели ясно и коротко — предпочтительнее в форме беседы — выявлять суть трудных и сложных проблем.
Затруднительность ситуации была замечена и подчиненными временно исправляющего должность министра статс-секретаря. Начальник канцелярии, граф Армфельт с тревогой писал в Хельсинки сенатору Лангеншельду: «Не понимаю Прокопе... он не хочет вмешиваться и высказывать свою точку зрения, он довольствуется формальной отсылкой ответов, составлением докладных записок, которые однако же не содержат никакого личного мнения, субъективной позиции или твердого высказывания. Он делает не больше того, на что была бы способна канцелярская машина (если бы такую могли изобрести). Он производит впечатление совершенно пассивного и покоряется не только императору, испытывая страх перед ним, но и исходящему от какого угодно российского министра мнению». Хотя на высказывание Армфельта могло повлиять желание подчеркнуть «твердость» своего целеустремленного патриотизма, можно все-таки заметить падение престижа Прокопе в глазах не только императора, но других российских высших сановников. Бобриков предупреждал Куропаткина уже в конце февраля — начале марта 1899 года по поводу замечаний, касавшихся бедняги-генерала, что в Хельсинки «распространилось сведение как бы от Вас идущее, что Прокопе дурак. Хотя это и правда, но лучше было бы о том не говорить. Не проронили ли Вы лишнего слова в беседе с Гончаровым, продолжающим сношения с Финляндией?»
Можно считать, что для Куропаткина и Бобрикова Прокопе был персоной, с одной стороны сравнительной «безопасной», но с другой — им нельзя было не учитывать той потенциальной возможности, что финляндцы используют его в «своих интригах». Первоначальная задача— заменить финна, временно исправляющего должность министра статс-секретаря, штатным русским чиновником — сделалась весной 1899 года еще более актуальной. Но если, со своей стороны, они думали о том, чтобы кого-то, но не из финляндцев, назначить на эту должность, то, с другой стороны, нашелся человек, претендовавший на нее. Вячеслав Константинович фон Плеве «положил глаз» на должность министра статс-секретаря Финляндии.
Вячеслав (Венцель) Константинович родился в 1846 году в семье мелкого чиновника из обрусевших немцев и получил высшее юридическое образование в Московском университете, который закончил в 1867 году, после чего посвятил себя карьере правительственного чиновника. Карьера была быстрой. Уже в 1881 году молодой юрист стал директором департамента полиции, подчиненного Министерству внутренних дел, а четыре года спустя — товарищем (заместителем) министра внутренних дел. В 1894 году фон Плеве назначили начальником Государственной канцелярии (то есть высшего органа, подготавливающего законопроекты), генеральным секретарем Государственного совета. Острый ум, энергия и «лошадиная работоспособность» послужили фундаментом его карьеры. При этом к фон Плеве прочно пристала репутация «беспринципного оппортуниста». Служа под началом Лорис-Меликова, фон Плеве
