Держава и окраина. Н.И.Бобриков — генерал-губернатор Финляндии 1898-1904 гг. - Туомо Илмари Полвинен
Хотя в докладах, направленных Николаю II и Куропаткину, Бобриков постоянно подчеркивает свое «хладнокровие», его нервы, которым еще в молодости достались сильные потрясения, подверглись в 1899 году тяжелому испытанию. «Чтобы дерзость эта могла дорасти до таких ужасных пределов — ни один из русских людей не смел даже мечтать. Всему вина сейма и сената. Это они истинные коноводы всего движения, с которыми будем разделываться, по заслугам каждого, впоследствии. Опираюсь твердо на здравый смысл и до некоторой степени даже на закон». Доверия к местным чиновникам не было. Полиция избегала служить интересам России и даже, наоборот, участвовала в собирании подписей под петициями. Поэтому требовались на помощь подкрепления: жандармы и казаки. Бобриков писал, что фанатичные революционеры легко распознаваемы. К таковым принадлежит и барон Р.А.Вреде. Более трудными являются личности, ведущие двойную игру. «Меня бесит нахальство Тудера, носящего почетный титул шталмейстера, чего я переварить не могу. Он ведь осмелился встать во главу сенатской депутации и как бы требует от Государя отчета в издании Высочайшего манифеста... Двуличная деятельность его с перевесом в сторону финляндцев — слишком явна... Меня здесь окружающие местные лица все больше подлецы и изменники... Здесь наряду с правительством действуют, под охраной странных законов, темные силы, проникнуть в организацию которых пока мне еще не удалось... Ни на минуту не сомневаюсь, что применение твердой системы должно постепенно привести к победе. Государственные дела такой важности, как мирное завоевание Финляндии, требуют немалого срока. Бог даст, на мою долю с Вами (Куропаткиным — Т.П.) придется заложить фундамент и, конечно, прочный... Благодарение Богу, Его Величество, видимо, в своем решении непоколебим».
В качестве наиболее действенного средства Бобриков называет Куропаткину объявление в Финляндии хотя бы на год положение усиленной охраны, вводившееся уже временами в разных районах России. Это произвело бы мощное впечатление. «Верьте мне, чухны трусливы, и все агитаторы поспешат сами покинуть страну. К тому же мне достанет характера не только, чтобы выслать подлецов, но и их повесить... Нам надо мириться с тем грустным фактом, что среди финляндцев у нас нет искренних друзей. Находящиеся в Империи служат из личных интересов, и здесь, у них на родине в отношении Святой Руси — все подлецы». Бобриков также отмечал, что, к счастью (для него), партийные разногласия между чухонцами делают возможным разгром их отдельными группами.
Газетные публикации также подвергали нервы генерал-губернатора испытанию. В отношении финляндского печатного слова он принял позднее контрольные меры. Все же проблемы не ограничивались рамками Великого Княжества. Уже в декабре 1898 года орган российских либералов «Вестник Европы» опубликовал убийственную рецензию Лео Мехелина на книгу Еленева. В связи с этим по просьбе разъяренного Бобрикова министр внутренних дел Горемыкин сделал «Вестнику Европы» официальное, уже второе предупреждение. Поскольку третье предупреждение повлекло бы за собой закрытие газеты, ее главный редактор Стасюлевич в дальнейшем, в течение всего периода генерал-губернаторства Бобрикова соблюдал в обращении к Финляндскому вопросу особую осторожность, опасаясь «чувствительных» тем.
Консервативная пресса, естественно, поддерживала Бобрикова, в распоряжении которого, кроме того, был в качестве непосредственного рупора верный П.И.Мессарош. Вновь убедившись в начале 1899 года в патриотичности Николая Ивановича, Петр Ипполитович опять безоговорочно предоставил свое перо в его распоряжение. Этому сопутствовало указание Грингмута «согласовывать корреспонденции в «Московские ведомости» с пожеланиями и указаниями Бобрикова». В течение весны 1899 года Мессарош нередко подчеркивал, обращаясь к Грингмуту, что пишет все время полностью согласно указаниям Николая Ивановича. Испытывая неподдельное удовольствие, корреспондент рапортовал главному редактору, что Бобриков представил его архиепископу Антонию, сказав: «Вот известный бич финляндских сепаратистов».
Определение это было в той мере пророческим, что личность корреспондента действительно стала известна финнам в марте 1899 года. Последствием этого был тотальный бойкот, которому подвергли незадачливого журналиста. Его то и дело выгоняли из гостиниц и ресторанов, преследовали на улицах и т.д. Бобрикову в конце концов пришлось поместить своего подопечного в казарму российской армии, где тот чувствовал себя в безопасности. Хотя Мессарош и продолжал корреспондентскую деятельность до конца года, но его пригодность в глазах власть предержащих стала уменьшаться. «Мавр сделал свое дело». Положения Мессароша не улучшила и критика раздосадованным корреспондентом генерал-губернатора. Ибо критиковал он его за «слишком мягкие» действия. Корреспонденции Мессароша все чаще оставались в ящике письменного стола Грингмута. В начале 1900 года полностью «погоревший» Мессарош покинул Финляндию и умер спустя несколько месяцев. С тех пор «Московским ведомостям» помогал, соблюдая указания Бобрикова, помощник старшего адъютанта военного округа капитан П.А.Ниве. Досаду высшего начальника окраины вызывали и публикации в зарубежной прессе, «подстрекаемой финляндцами». Например, в архиве Куропаткина сохранились многочисленные вырезки из иностранных газет, снабженные ядовитыми комментариями, сделанными мелким бобриковским почерком.
Сообщения, посылавшиеся в Петербург весной 1899 года генерал-губернатором, давали там основание тревожиться за его выносливость. Куропаткин писал: «Боюсь, что Вы слишком много работаете, слишком много собственноручно пишете... Будьте сильны, здоровы, бодры; не утомляйте себя, не волнуйтесь без крайности. Берегите силы. Труднейшее еще ждет впереди. Не нервничайте из-за всяких глупостей, сочиняемых иностранными газетами... Граф Ноститц говорил мне, что вы напрасно изводите себя». Император тоже призывал генерал-губернатора подумать о здоровье и делать «иногда передышки», а Победоносцев считал, что Бобрикову следовало бы выказывать терпение и больше обращать внимания на разницу между важными и второстепенными делами. Позднее и статс-секретарь фон Плеве выразил с оговорками свое мнение о хлопотах Бобрикова. Если дела требуют принятия мер, следует действовать, а не только рассылать циркуляры, создавая тем лишь неверное представление о целенаправленности властей. Два года спустя сенатору Неовиусу довелось наблюдать, как его собеседник, генерал-губернатор, совершенно потерявший от «упрямства» выдержку, стал пинать ногой печь, находившуюся в углу его рабочего кабинета.
Со своей стороны, Бобриков уверял в собственной выносливости. Правда, «мерзостей» была «масса», и порой «русское сердце» не желало терпеть «финляндской неурядицы». Писанины было действительно много, но это было неизбежно, чтобы не выпускать дело из своих рук. К тому же частенько легче было написать самому, чем поручить это другому — не говоря уже о коварных финляндцах. О том, чтобы придерживаться совета уважаемого Константина Петровича (Победоносцева), нечего было и думать, поскольку, с точки зрения последовательной политики, в Финляндии второстепенных дел не было. Осторожность, конечно, следовало
