Держава и окраина. Н.И.Бобриков — генерал-губернатор Финляндии 1898-1904 гг. - Туомо Илмари Полвинен
Прокопе исполнил приказ на следующий день, информировав представителей делегации на встрече, устроенной в помещении статс-секретариата. Затем член делегации Эуген Вольф произнес ставшую впоследствии знаменитой исполненную патриотического негодования ответную речь. «Стало быть, это и все утешение, которое нам следует везти домой соотечественникам, охваченным большой тревогой. Это и есть ответ, который Милостивый Государь наш соизволил дать на наше покорнейшее заявление... Скажите Его Величеству, что мы не несведущи относительно наших прав... Спросите Его Величество, достаточно ли он богат, чтобы пренебрегать любовью народа... Мы не бунтовщики, но не заслуживали бы наших свободных учреждений, если бы мы открыто и без боязни, верноподданно, но уверенно не возразили бы против всякого оскорбления наших конституционных законов...». Это выступление стоило оратору, вице-консулу Великобритании в Выборге, его должности. По просьбе Бобрикова, разгневанного речью «негодяя Вольфа», министр иностранных дел Муравьев предложил британскому правительству сменить вице-консула в Выборге, на что Лондон, естественно, согласился.
Граф Армфельт, наблюдавший происходившее вблизи, считал, что прием, оказанный делегации в Петербурге, был ошибкой, нанесшей вред интересам царского правительства. Делегация состояла в большинстве своем из традиционно верных власти, привыкших почитать ее финляндцев. Если бы император принял их, например, в каком-нибудь из огромных залов Зимнего дворца, среди ослепительного блеска двора и обратил бы к визитерам несколько примирительных и «сердечных, простых слов» о неизменной доброй воле монарха по отношению к финляндским подданным и т.д. — такая речь смогла бы оставить свой след по меньшей мере в части делегации. «К счастью, представители властвующей системы явно не разумели мудрости такой дипломатии для успеха своих контрмер». Вместо этого обиженно-отрицательный ответ Николая II с присовокуплением того, что он не сердится, вызвал скорее презрение и сплотил финляндцев в единый фронт, который был готов продолжать борьбу за попранные права.
С виду победу вроде бы одержал Бобриков. Он не мог быть уверенным заранее в решении, которое примет император; ведь во вверенной ему стране, в тайне от высшего ее начальника, возникло и развилось широкоохватное, смахивающее на бунт народное движение, которое, пожалуй, могло дать повод думать, что генерал-губернатор не справляется со своими обязанностями. Решение Николая II не принимать большую делегацию вызвало у Бобрикова чувство облегчения, которое было существенно подкреплено посланным генерал-губернатору личным доверительным и благосклонным заверением царя: «Откровенно признаюсь Вам в том, что я постоянно благодарю Бога, направившего мой взор на Вас. Действительно в Вас я получил неоценимого помощника, крайне знающего, усердного, настойчивого, хладнокровного во всех своих действиях. Не имей я Вас в Финляндии, едва ли я справился бы с нынешними сложными делами. Говорю Вам это прямо, потому что таково мое глубокое убеждение. Получили мы с Вами наследство в виде уродливого, криво выросшего дома — и вот выпала на нас тяжелая работа — перестроить это здание или, скорее, флигель его, для чего, очевидно, нужно решить вопрос: не рухнет ли он (флигель) при перестройке? Мне думается, что нет, не рухнет, лишь бы были применены правильные способы по замене некоторых устаревших частей новыми и по укреплению всех основ надежным образом». Виновным в возникшем беспокойстве и шуме в связи с петицией протеста был только лишь сенат. Тем «радостнее» воспринял Его Величество, личное мнение «доброго фермера Коскела». Не мешало бы подумать о награждении его медалью. Следовало бы также расширить полномочия губернаторов и генерал-губернатора за счет прав сената, а также усилить жандармский и полицейский надзор. Ко всему этому император сделал весьма интересное добавление: «Благополучно разрешив эти дела и покончив с военным законом, мне кажется, нам можно будет удовлетвориться достигнутым результатом: Финляндия будет достаточно закреплена за Россией». Если целью царя было деликатно притормозить, то попытка не удалась. Проведение в жизнь им самим одобренных программ Бобрикова (следующую из них рассмотрим в дальнейшем) едва только началось. Попытку притормозить, если она и была, также ослабляло общее уверение, завершающее письмо: «Помните, что во мне вы всегда найдете полную поддержку и защиту, ибо за мной — вся Россия».
Ободренный императорской поддержкой с тыла, Бобриков принялся усердно действовать, чтобы раскрыть «заговор», лежащий в основе затеи с петицией и собиранием подписей под ней, а связанные с этим собрания отнести к разряду преступных. Однако нажим на сенат, который и императором был признан виновным, оказался неэффективным. «Финляндское правительство» подчеркнуло, что в стране действует свобода собраний. В составленном К.Ю.Стольбергом ответе сената подчеркивалось, что в Финляндии, наряду с законами, источником права служат существующие в стране обычаи. Обращение к монарху является исконным институтом, через который отдельные граждане или даже весь народ в целом имел возможность выразить свои заботы и надежды. Постановление 1826 года определило особый путь, которым можно обратиться к государю, но оно не исключило возможностей обратиться к нему и иным образом, поэтому дело не дает оснований для принятия дополнительных мер. Несмотря на неоднократные попытки Бобрикова, сенат стоял на своем. Безрезультатным было и обращение генерал-губернатора с разрешения императора прямо к губернаторам с циркуляром, содержавшем требование усиленных мер для предотвращения «общественных беспорядков», подобных Большой петиции.
Для большей убедительности Бобриков представил Николаю II на рассмотрение проект указа, по которому проведение собраний и сбор подписей под петициями запрещались бы без заранее полученного разрешения. Однако, побеседовав с Прокопе, царь все же отказался от этой затеи. С точки зрения императора, о которой он сообщил Бобрикову, это не имело большого значения. «Лучше, мне кажется, пока мы их (финляндцев — Т.П.) не забрали окончательно в руки, дать им потешиться пустяками, наподобие маленьких детей». Зато Николай одобрил составленную Бобриковым декларацию о нужности Февральского манифеста для Финляндии, законы которой он, мол, не нарушил. Поскольку сенат отказался от сотрудничества с генерал-губернатором этом деле, он принялся сам рассылать декларацию местным властям, и ему пришлось долго конфликтовать с ними, в частности, с магистратами Хельсинки и Таммисаари.
Присланные Бобрикову позже губернаторами и комитетом Большой петиции объяснения о зарождении идеи Большой петиции и практических мерах по ее осуществлению генерал-губернатора не удовлетворили. Он считал, что объяснения слишком прямолинейны, чтобы быть правдой. Наряду с политикой вопрос был в отличающихся одно от другого понятиях права. Исходя из принципов самодержавия, Бобриков считал, что все неупомянутое в законе как разрешенное — запрещается, а трактовка сената была иной.
