Держава и окраина. Н.И.Бобриков — генерал-губернатор Финляндии 1898-1904 гг. - Туомо Илмари Полвинен
Известие о готовящейся финляндцами петиции достигло Петербурга и по иным каналам. 27 февраля (11 марта) 1899 года мельник Матти Варвас из волости Ряйсяля и бывший крестьянин-землевладелец Иван (Юхо) Меронен из Каукола оставили в канцелярии Куропаткина брошюру «Сперва прочитай — потом решай». По их рассказу, Ряйсяляский капеллан, пастор Реландер после богослужения подбивал находившихся в церкви подписать антиправительственную петицию, которая затем будет доставлена в Хельсинки. Это была «господская» интрига с целью выяснить, сколько человек готово участвовать в возможном вооруженном восстании против России, которое, видимо, поддержит Англия. Хотя Куропаткин и не хотел придавать словам Варваса и Меронена «особого значения», он все же переслал их сообщение Бобрикову для возможного принятия мер. Когда генерал-губернатор обратился по этому поводу в сенат, разобраться и доложить было поручено молодому секретарю-протоколисту гражданской экспедиции К.Ю.Стольбергу (будущему первому президенту независимой Финляндской республики). После произведенного им расследования выяснилось, что оба доносчика являются «много раз наказанными преступниками, слова которых не заслуживают никакого доверия». С точки зрения Бобрикова, ситуацию не улучшило и объяснение, что оставленная Куропаткину брошюра была опубликована еще в 1898 году в защиту трезвости.
Некий Юхо Коскела откуда-то из Сейнайоки приезжал в Хельсинки к генерал-губернатору рассказать, что петиция выражает настроения лишь шведоязычной бюрократии, а не коренного народа, который ставил свои подписи просто по глупости. И Бобриков убеждал Куропаткина, что финский народ против основанной на интригах шведов затеи с петицией. Но из-за отсутствия достаточных полномочий «высший начальник окраины» не может предпринять достаточно эффективных контрдействий. «Была бы у меня власть, как у Варшавского генерал-губернатора!» — восклицал он. Куропаткин был того же мнения. Особенно желательным было, чтобы генерал-губернатор получил хотя бы на три года полномочия высылать из страны. Куропаткин вспоминал, что говорил об этом Бобрикову еще до его назначения. Самым важным было проявлять твердость, строгость и целенаправленность, гибельными были колебания и сомнения как на месте, так и в Петербурге.
Обнаружившийся размах Большой петиции был для Бобрикова удручающим сюрпризом. В разных частях страны за короткое время было собрано более полумиллиона подписей под петицией, которую повезла в Петербург делегация численностью в пятьсот человек. За всем этим должна была быть хорошо спланированная тайная организация. Высший начальник окраины узнал обо всем лишь 3 (15) марта 1899 г., уже после отправления из Хельсинки скорого петербургского поезда с делегацией, которую он в переписке упрямо называет «толпой», хотя собралась она в Хельсинки уже двумя сутками раньше. Первым делом Бобриков попытался воспрепятствовать прибытию делегации в столицу империи и сразу же вернуть ее в Финляндию. Однако Кастен де Понт, губернатор Уусимаа, сославшись на определенные законом обязанности и права, отказался посылать телеграмму подобного содержания Петербургскому градоначальнику генералу Клейгельсу. В поездке делегации не было ничего незаконного, и все ее участники имели при себе полагающиеся в таком случае паспорта. Разгневанному Бобрикову пришлось удовольствоваться тем, что де Понт послал лишь нейтральное уведомление о выезде делегации из Хельсинки. Губернатор добавил еще в своей телеграмме упоминание, что финляндцы прибудут совещаться с исполняющим обязанности министра статс-секретаря Прокопе. Препятствовать этому Петербург не мог, делегация прибыла в столицу империи и Бобриков оказался бессилен сделать что-либо.
На следующий день, 4 (16) марта 1899, сенату пришлось выслушать упрек в том, что он допустил тайный заговор и пренебрег своей обязанностью призвать участников его к законной ответственности. Выезд произошел без разрешения генерал-губернатора, и даже не было известно, кто именно поехал в Петербург. Будучи уверенными, что Бобриков разрешения на поездку делегации не даст, пять ее оставшихся в Хельсинки членов (земледельцы Юхо Брусила, Юхо Ялканен, Юхо Тарванен и Юхана Сильвасти, а также торговец К.А.Снеллман) пришли сообщить о случившемся лишь 4 (16) марта, когда вся остальная делегация уже прибыла в Петербург. Разумеется, генерал-губернатор, не скрывая своего негодования, счел в такой ситуации за лучшее признать, что пожаловать возможную аудиенцию зависит от «святой воли» Его Императорского Величества. Придерживаясь выработанной линии, Бобриков охарактеризовал императору приходивших к нему представителей делегации «мужланами», которые с помощью мошенничества и лжи добились подписания петиции. Так, по мнению генерал-губернатора, обстояло дело со многими участвовавшими в затее людьми из народа, о чем свидетельствовало и письмо «верноподданного крестьянина» Юхо Коскела, копию которого Бобриков при этом отослал императору. После того, как масштабы петиции показали необоснованность утверждений генерал-губернатора, что народ поддерживает Февральский манифест, ему не оставалось ничего другого, как объявить произошедшее результатом «преступного подстрекательства».
В Петербурге временно исполняющий обязанности министра статс-секретаря Прокопе считал, что он не может прямо просить императора о приеме делегации, поскольку, согласно рескрипта 1826 года о делегациях, на это требовалось разрешение генерал-губернатора. На телеграфный запрос, посланный в Хельсинки Бобрикову, пришел, естественно, отрицательный ответ. Российский министр внутренних дел И.Л.Горемыкин также был озабочен. Атмосферу в столице омрачали неуверенность и напряженность, вызванные возникшими в феврале 1899 года серьезными волнениями студентов. И посреди всего этого с окраины прибыла какая-то непонятная группа в несколько сот человек. Какие дополнительные заботы она может вызвать? Бобриков направил министру внутренних дел сообщение о пустившейся в путь без надлежащего разрешения, тайком и незаконно толпе, которую следовало как можно скорее вернуть обратно на родину, после чего соответствующим лицам можно будет официальным путем через губернаторов и генерал-губернатора подать свое прошение для передачи императору. Показательно, что на просьбу Прокопе министру внутренних дел от имени делегации разрешить провести в церкви финского прихода в Петербурге богослужение, разрешение было пожаловано, но при условии, что мероприятие ограничится только молебном. Не могло быть и речи о произнесении каких-либо политических речей. Услыхав об условиях, вся делегация добровольно отказалась от проведения «молебствия».
Узнав о точке зрения Бобрикова, Прокопе, не представив просьбы об аудиенции, ограничился лишь письменной информацией императору о прибытии финляндской делегации, доставившей петицию, подписанную более чем полумиллионом граждан Финляндии, и об отношении к этому генерал-губернатора. В тот же вечер — 5 (17) марта — Прокопе получил письменный ответ Николая II. Император отметил, что уже был извещен ранее (через Бобрикова и Горемыкина — Т.П.) о сборе подписей и посылке делегации. «Объявите участникам этой делегации в 500 чел., что я их, разумеется, не приму, хотя и не сердит на них, потому что они не виноваты. Они должны возвратиться по домам и затем уже могут подать свои прошения
