Держава и окраина. Н.И.Бобриков — генерал-губернатор Финляндии 1898-1904 гг. - Туомо Илмари Полвинен
Назначением Бобрикова оказалась и ясно прочерченной сопутствовавшая этому событию линия правительства в «Финляндском вопросе». Суворинское «Новое время» — влиятельнейшая газета империи — сочла теперь уместным отказаться от прежней осторожности и присоединиться к общему с гринмутовскими «Московскими ведомостями» фронту. Сообщая о речи Бобрикова при вступлении в должность, «Новое время» констатировало, что впервые генерал-губернатор Финляндии воспользовался таким ясным и крепким государственным языком, который не оставлял места для колебаний и сомнений. С начала до конца проявилось то ясное, государственное русское мышление, которое сделало многочисленные народы подданными русского императора и создало великую державу — Россию. Финляндия — наша территория, правда, со своими особыми чертами, но несмотря на это область, которую следует объединить с Империей... Это единственный путь для общей жизни... Любые сомнения и отступления породят лишь неразбериху и раздраженность, а также усилят неоправданные иллюзии. Все народы империи должны развиваться в согласии и стремиться также в области культуры к единым целям, не дробя силы и способности на разрушительный сепаратизм и борьбу против государства, которое продемонстрировало свою прочность и непобедимость в глазах всего мира...
Вопреки ожиданиям, Бобриков повел себя весьма осторожно, используя первые недели своего пребывания в должности на энергичное ознакомление с делами. В письме, отправленном другу и помощнику Михаилу Михайловичу Бородкину, он рапортует о первых впечатлениях от Хельсинки, признавая свое положение трудным. «Принятый тон выдержу до конца, но здесь, более чем где-либо, надо уметь искусно маневрировать». Упущения, накопившиеся за почти что сто лет, невозможно ликвидировать одним движением руки. «Сделаю все в мере сил и возможности. Назад не пойду». Однако новый начальник окраины не смог избежать определенного ощущения отчужденности. «Занят много курьезными Сенатскими делами... Финляндская пресса кляузная и недобросовестная». Хотя многие сенаторы владели, по крайней мере немного, русским языком, они отказывались пользоваться им на заседаниях сената, поскольку закон их к этому не обязывал. Это лишало генерал-губернатора возможности председательствовать на заседаниях сената, проходивших на финском и шведском языках. Бобриков жаловался также на то, что должности в генерал-губернаторской канцелярии полностью заняты местными жителями, поэтому ему приходится вести свою секретную переписку собственноручно, что было утомительно.
Подозрения Бобрикова относительно его подчиненных не были высосаны из пальца. Начальник его канцелярии полковник Александер фон Минквитц писал 23 ноября 1898 года бывшему товарищу по школе графу Армфельту в статс-секретариат: «Спрашиваешь, как складываются мои отношения с новым генерал-губернатором. Ответить на это вопрос трудно. Пока что он был вежлив и дружелюбен. Он говорит со мной весьма прямо, но это слишком умный и изворотливый господин, чтобы можно было дать о нем за столь короткое время достаточно верное суждение. Все же берусь предсказать, что нам предстоят весьма тяжелые времена... Генерал-губернатор получил должность благодаря усилиям ультранационалистов и не может, да и не хочет, обмануть их ожидания». Еще и в середине декабря 1898 года фон Минквитц затруднялся составить портрет Бобрикова. «С глазу на глаз я говорил... ему одно и другое», но генерал-губернатор не предоставлял случаев для таких бесед. «Естественно, я избегаю каких-либо конфликтов, а он неизменно вежлив и дружественен, но что он думает обо мне на самом деле, сказать трудно. Все же полагаю лучшим вариантом не увольняться, чтобы моим преемником не стала личность вроде Бородкина».
Бобриков не удовольствовался лишь теми возможностями вникнуть в дела, которые предоставлялись в Хельсинки. 29 ноября он начал большой объезд провинций в разных частях Великого Княжества. У финляндцев при этом создалось впечатление, что генерал-губернатор во время поездки был в великолепном настроении, вежлив и доброжелателен. Зато впечатления Бобрикова, которые он пока держал при себе, были весьма критическими. Правда, в Финляндии действительно царило благосостояние, но оно было достигнуто благодаря щедро дарованным российскими монархами в течении десятилетий привилегиям, из которых в первую очередь следовало отметить продолжавшуюся в течение всего XIX века неоправданно легкую воинскую повинность. Благодаря этому сохранялась рабочая сила для иных надобностей и экономились средства, которые затем использовались, например, для строительства школ, железных дорог и т.п. Финляндское государственное казначейство никогда не участвовало в финансировании расходов министерства иностранных дел или морского министерства России и не платило ни копейки на содержание флота или крепостей. Давая сам себе оплеуху, Бобриков в то же время укорял финляндцев за плохое и расточительное ведение хозяйства. Великое Княжество, которое было не больше одной обычной русской губернии, содержало восемь губернаторов и губернских управлений и кормило в общей сложности 3 390 чиновников, расходуя на это 26 миллионов марок. По словам Бобрикова, самое сильное впечатление на него, произвела во время поездки «обособленность» финнов. Причиной тому, прежде всего, была нераспространенность русского языка; так было даже в финляндских воинских частях. Генерал-губернатор не заметил ни малейшего сближения между финляндскими и русскими воинскими частями, дислоцировавшимися нередко десяток лет в одной и той же местности. Многие живущие в Великом Княжестве русские более или менее финляндизировались, некоторые даже позабыли родной язык. Программы местных учебных заведений и расписание уроков, а также вообще внутреннее строение администрации способствовали постоянному отдалению от России. Он утверждал, что ни на одной должности во всей стране не встретил ни одного русского человека. В торговых делах избегали России и искали подходящие рынки в Германии и Англии. В прессе не нашлось ни одной публикации в поддержку правительства России или сближения Финляндии с империей. Университет был государством в государстве. Все указывало на то, что Финляндия не имеет ничего общего с державой, и Бобрикову казалось, что он путешествует где-то за границей, хотя вверенная его попечению территория была ближайшей к столице государства окраиной и стратегически особенно важной.
Инспекторская поездка Бобрикова укрепила его в тех же представлениях, какие, например, подчеркивал и Мессарош в своих статьях.
Линия «низкого профиля», которой генерал-губернатор придерживался в первые недели своего пребывания в новой должности, все же успела вызвать подозрения у националистов. Бобрикову пришлось попросить Бородкина успокоить Мессароша и заверить его, что Николай Иванович любит отечество столь же сильно, как и Петр Ипполитович. Вызванному для разговора Мессарошу Бобриков сказал прямо, что не следует создавать у посторонних такое представление, будто российская пресса направляет деятельность генерал-губернатора.
Мессарош обиделся и несколько недель не посылал в свою газету корреспонденций, глядя, как «Николай Иванович виляет хвостом перед финляндцами» —
