Гвианские робинзоны - Луи Анри Буссенар
Казимир не понимал, что все это значит. Он понял лишь, что его другу нужны сухие пластины луба. Он показал ему несколько, которые прежде отложил сушиться на кусках коры. Совершенно высохнув в тени, они стали идеально ровными, без единой трещинки.
— Чернила получить легко. Немного мани, а еще лучше — сока генипы. Что касается перьев, я уверен, что гокко не будет возражать.
Они вернулись к хижине, и счастливый отец, не говоря никому ни слова о своем открытии, направился к изгороди, за которой уже неделю копошилась семейка гокко.
Ему едва удалось сдержать крик ярости и боли при виде испуганных птенцов, забившихся в угол, и растерзанной на куски матери, тело которой представляло теперь бесформенную массу еще трепещущей плоти и сломанных окровавленных перьев.
Услышав звук его шагов, ягуар с перепачканной кровью мордой удрал, поджав хвост, через широкую дыру, проделанную в изгороди, словно понимал, что совершил преступление.
Инженер не хотел огорчать детей рассказом о проделке их любимца, пообещав себе задать ему при случае подобающую трепку. День клонился к вечеру, и Робен, отложив печальную новость на завтра, подобрал несколько перьев несчастной покойной гокко, починил изгородь и вошел в хижину.
— Радуйтесь, мои дорогие, — сказал он, — вот бумага, перья и чернила. Сейчас мы их опробуем, и, смею надеяться, весьма успешно.
И он без промедления очинил одно из перьев маленьким маникюрным ножичком, случайно захваченным с собой его женой и хранимым ею как зеница ока. На дне глиняной чашки темнело несколько капель сока генипы, инженер обмакнул в них перо и твердым округлым почерком, каким обычно писали на старых пергаментах, в нескольких строках изложил описание дерева мао фран и рассказал о происхождении бумаги.
Не без душевного волнения он передал листок Анри, который прочитал написанные им строки не хуже, чем если бы они были напечатаны типографским способом, к огромной радости своих братьев и матери. Это открытие имело огромное значение для гвианских робинзонов. До сего дня изгнанник опасался, что его сыновья останутся неграмотными. Он часто с горечью думал о том, что они, возможно, станут лишь белыми дикарями и ничем больше. Сколь бы полезным ни было устное обучение, в юном возрасте ничто не способно заменить письменных уроков. Без них изучение арифметики, математики и даже географии не представлялось возможным.
Всем обитателям колонии, конечно же, захотелось немедленно написать несколько слов на этих красивых листках светло-рыжего цвета, так чудесно гармонировавшего с темно-коричневыми «чернилами» из генипы. Каждому срочно понадобилось собственное перо, чтобы иметь возможность черкать в свое удовольствие. Это всеобщее желание напомнило бывшему каторжнику о печальном конце несчастной матери гокко. Кэт не показывался, вероятно надеясь, что, если он проведет ночь под открытым небом, содеянное им зло будет забыто. Но жестокий гурман ошибался: Анри был так рассержен рассказом о его преступлении, что поклялся задать ему еще более жестокую трепку, чем та, что была обещана его отцом, такую, чтобы ягуар запомнил ее надолго.
Ненасытность дикой кошки стала причиной еще одной проблемы: как быть с птенцами, ведь они пока что не могли обходиться без матери. Мадам Робен особенно тревожилась по этому поводу, поскольку вот уже в течение нескольких дней над плантацией шли короткие сильные ливни, предвестники сезона дождей.
На следующее утро все встали с восходом солнца. Едва колонисты отворили дверь, как в нескольких шагах, со стороны птичника, раздался громкий зычный крик, похожий на звук охотничьего рога.
— Это еще что такое? — воскликнул Робен, схватившись за ружье, что он делал в самых редких случаях.
Казимир вперевалку вышел из хижины и вернулся, корчась от смеха.
— Не надо ружье, компе! Давай смотри детки-гокко. О мамочка!.. Как смешно! Моя шибко рад!
И в самом деле, когда они подошли к ограде птичьего двора, их глазам предстало поистине необыкновенное зрелище. Большая красивая птица, величиной с крупного петуха, но с более длинными ногами, важно прохаживалась среди птенцов гокко, бдительно наблюдая за ними и стараясь собрать их вокруг себя. Она скребла землю и рылась в траве, отыскивая для них семена и личинок. Даже их покойная мать не проявляла столько рвения и внимания. Время от времени птица вытягивалась во весь рост на своих длинных пальцах и испускала зычный крик. Она высоко держала красивую голову со смышлеными глазами и длинным, чуть загнутым клювом, увенчанную слегка кудрявым тонким пухом. Шея, крылья и брюшко птицы были покрыты черным оперением с радужными отливами. На этом черном фоне резко выделялась красно-рыжая полоса, охватывающая ее тело как пояс, проходя по спине, деля ее на две части и захватывая кроющие перья[15], которые сияли ослепительно ярко.
Птицу, кажется, ничуть не смутило появление людей, заинтересованно наблюдавших за ее поведением. Ей бросили горсть семян и куак, но вместо того, чтобы жадно наброситься на корм, она ласковым кудахтаньем, словно курица-наседка, подозвала птенцов.
— Это агами. Хороший птица. Стать друг для детки-гокко.
— О, я отлично с ней знаком. Я еще несколько дней назад заметил, что она крутится вокруг дома. Так и думал, что в один прекрасный день она подойдет познакомиться.
— Как хорошо! — воскликнул маленький Эжен, главный в семье любитель птиц. — А она останется с нами?
— Да, сынок. Агами не оставит сироток, она их уже усыновила и теперь окружит материнской заботой.
— Какая она красивая! — Мальчик был в полном восторге.
— Она не только красива, но и добра, в Гвиане нет птицы, способной на большую привязанность. Представьте себе, дорогие мои, что она не только узнаёт того, кто о ней заботится, и испытывает к нему весьма теплые чувства, но и повинуется его голосу, отвечает на ласку и просит еще, причем иногда довольно назойливо. Она радуется присутствию хозяина, грустит, когда он уходит, и встречает его прыжками и хлопаньем крыльев. При этом агами очень постоянна в своей привязанности, а если ее сердце свободно, то она подарит его тому, кто первый проявит к ней благосклонность.
— Папа, — перебил отца Эжен, — можно, она будет моей? Я очень полюблю ее, и она меня тоже. Она еще никого из нас не знает. Я бы хотел, чтобы она привязалась ко мне.
— Договорились, сынок. У твоего брата Анри есть ягуар, у Эдмона — муравьед, пусть у тебя будет агами. Ты не будешь обделен дружбой, скорее наоборот. Когда птенцы гокко вырастут и больше не будут нуждаться в ее заботе, она станет бегать за тобой повсюду, как собака.
— Но скажи мне, — спросила мадам Робен, — агами ведет себя так со всеми обитателями птичьего двора?
— Я бы сказал, что
