Гвианские робинзоны - Луи Анри Буссенар
Пироги летели по бесконечным беловатым волнам, река вздулась сверх всякой меры. Уровень воды, поднявшись почти на два метра, казалось, остановился на этой отметке, притом что громадные массы воды продолжали изливаться в Марони.
Наступила ночь, но робинзоны, даже не помышляя о том, чтобы замедлить ход, продолжили гонку, освещая путь факелами из воскового дерева, которых было с избытком на каждой лодке. Нет ничего более мрачного, чем ночное плавание, когда тишину нарушает лишь дыхание изнемогающих от работы гребцов. Нет ничего более фантастического, чем сполохи факелов, пронзающих красными отблесками тьму, окутавшую арки деревьев с нависающими над водой ветвями, похожими на своды склепа. Робинзоны прошли довольно значительное расстояние, не обнаружив ничего необычного, как вдруг Ломи, правивший лодкой, резко вскрикнул, увидев темный предмет, который, медленно поворачиваясь вокруг своей оси, плыл им навстречу.
Робен опустил свой факел, чтобы осветить поверхность воды, и в ужасе отпрянул при виде мертвого негра, чье лицо, рассеченное надвое страшным ударом, мелькнуло в водовороте, чтобы сразу же исчезнуть в бурных водах.
— Вперед, дети мои, вперед! — сказал он приглушенным голосом, надеясь, что жена, сидевшая в другой пироге, не заметила эти зловещие останки.
Проплыв еще пятьсот метров, робинзоны услышали сухие звуки, похожие на резкое клацанье ножниц, перемежавшееся металлическим дребезжанием от резких движений. Мертвый кули, которого можно было опознать по серебряным кольцам, мерцавшим в отблесках факелов, плыл по течению. Тело рвали на куски полдюжины кайманов. Радостные амфибии вскоре отгрызли его руки и ноги, в то время как тело с окровавленной головой, слишком большое для их ненасытных пастей, погрузилось в воду, затем вынырнуло на поверхность и снова исчезло.
Пироги летели стрелой, не отвлекая кайманов от их жуткого пира. Робинзоны, измученные тревогой, предвещающей страшное, вцепились в рукоятки весел, выгнувшихся от напора, и продолжали ночную гонку в неведомое.
Вскоре на одном из берегов показалось белое пятно, ярко освещенное факелами. Подойдя поближе, они увидели прекрасную лодку, привязанную к дереву. Ее швартов натянулся до предела под натиском стремительного течения воды. Посередине лодки возвышалась труба небольшого вертикального парового двигателя.
Сомнений не оставалось. Это была лодка Шарля, тяжело нагруженная инструментами, оружием и провизией, но на борту не оказалось ни души.
Робинзоны, быстро осмотрев палубу и груз, собирались продолжить путь, как вдруг заметили, что берега реки полностью скрылись под водой. Вокруг них, на сколько хватало глаз, простиралось бескрайнее озеро.
В этот миг с левой стороны раздались душераздирающие крики, за которыми последовал ружейный выстрел.
Глава VI
Гнездо четвероруких. — После десяти месяцев цивилизованной жизни. — Таинственная лодка. — Нежданный визит. — Служители старой гвианской феи. — Крик в ночи. — Выстрел. — При свете факелов. — Вместе! — Ужас Ломи. — Возвращение в бумажную лодку. — Кочегар и механик. — Капитан и адмирал за две минуты. — Весла и винт. — Изумление двух бони. — Тревога. — Груз исчез.
Шарль и Николя, все еще проникнутые духом цивилизации, попали в самую гущу дикой жизни. Старая гвианская фея, более не признавая их за своих, словно развлекаясь, громоздила перед ними препятствия одно за другим. Ее сварливая угрюмость готовила для них драматический выход, как говорят в театре.
Но двоих белых не изнежили наслаждения большого города, который, впрочем, ослабляет только безвольных и, напротив, укрепляет сильные натуры. И потом, они были парижане, а парижанин — это воплощение нервной деятельности, неукротимой энергии, непоколебимой стойкости, он всегда готов к любым схваткам. Для этого вовсе не требуется быть рожденным между предместьем Тампль и улицей Рошешуар{414} или зарегистрированным в реестре актов гражданского состояния мэрии Пантеона{415}. Если Париж — это центр жизни всей Франции, сердце, которое отвечает за биение жизни нашей дорогой родины, то многие французы могут считаться парижанами, подобно красным кровяным тельцам, элементам, которые распространяют по всему телу жизненные принципы и идеи. Красные кровяные тельца встречаются в организме повсюду. Так и парижанина можно встретить где угодно. Они есть в Сен-Дени{416}, встречаются в Нью-Йорке и в Шанхае. Особенно терпеливые исследователи, возможно, обнаружат их даже в Питивье, городе, который вместе с Ла-Ферте-су-Жуар{417} можно с полным правом назвать беотийским городом{418}.
Таким образом, два наших гвианских парижанина, внезапно оказавшихся лицом к лицу с многочисленными опасностями, одна из которых была смертельной, самым естественным образом снова стали бесстрашными робинзонами.
— Ба! — беззаботно воскликнул Шарль. — Мы и не такое видали!
— Это уж точно, — подтвердил Николя, который в подобных обстоятельствах не мог иметь другого мнения. — Эй, что это ты там делаешь?
— Устраиваюсь поудобнее. Неизвестно, что еще может случиться. Если хочешь, делай как я. Видишь ли, мои искусно сделанные краги и превосходные башмаки из желтой кожи могут в один прекрасный момент помешать мне плыть. К дьяволу всю эту сбрую босеронского охотника. Я снова хочу пройтись босиком; к счастью, мои подошвы остались такими же грубыми, как и прежде: помесь белого человека с четвероруким.
— Отличная идея, — ответил Николя, тоже снимая обувь.
— Прекрасно. Поскольку вода поднимается довольно медленно, у нас достаточно времени, чтобы закончить наш туалет, точнее, покончить с ним. Эти штаны — страшно неудобный предмет одежды…
— Ты что, собираешься…
— Нет, успокойся, пожалуйста. Экваториальным дриадам{419} не придется краснеть. Но матерчатые трубки, которые сжимают мои ноги, ужасно меня стесняют. Я просто обрежу их на уровне колена и превращу мои «невыразимые»{420} в отличные купальные трусы.
— Браво! Я сделаю так же.
— На здоровье. Мачете все-таки незаменимый спутник. Пусть оно остается в ножнах, подвешенных к моему поясу. Ах да… мой револьвер. Интересно, найдется ли воск в этой негостеприимной лачуге? Есть! Идеально.
— Зачем тебе понадобился воск?
— Что за вопрос? Ну-ка, ответь мне, ты все еще гвианский робинзон, привычный преодолевать любые препятствия с помощью самых простых и с виду незначительных предосторожностей, или уже нет?
— Да, но…
— Посмотри, что я буду делать, и повторяй за мной. В нашем теперешнем положении револьвер должен быть готов к стрельбе в любую секунду.
— Безусловно, это необходимо.
— И как ты собираешься стрелять, когда, превратившись в тритона{421}, будешь барахтаться в этой илистой жидкости, которая поднимается с пугающим постоянством?
— Черт, не знаю толком, что сказать…
— Я тоже толком не знаю, зато точно знаю, что надо делать. Берем немного воска, размягчаем его, разминаем и покрываем тонким слоем все пять патронов моего револьвера — у меня пятизарядный кольт, но бьет без промаха. Воск не даст воде намочить порох и капсюль, а
