Держава и окраина. Н.И.Бобриков — генерал-губернатор Финляндии 1898-1904 гг. - Туомо Илмари Полвинен
КОПЕНГАГЕНСКИЙ КАНАЛ
В начальной стадии «Периода угнетения» в Финляндии было почти всеобщим мнение, что Николай II попал под влияние «злых» советников и в случае с Великим Княжеством не понимает, о чем идет речь на самом деле. Если бы, мол, до сознания царя удалось довести правдивые сведения о нарушениях конституционных законов, пожалуй, возможно было бы хотя бы в основном восстановить прежнее положение.
Проблема заключалась в том, чтобы найти канал для оказания влияния на государя. Довольно быстро выяснилось, что у Прокопе, временно исполняющего обязанности министра статс-секретаря, единственного финляндца, находившегося в прямом подчинении у императора, таких возможностей почти нет. Вряд ли можно было надеяться, что защитником финляндцев станет назначенный затем министром статс-секретарем фон Плеве. Его готовность к известным компромиссам прояснилась сенату гораздо позже. «Конституционалисты» не знали даже и этого. Прямые связи Хельсинки с императором, который держался за спинами своих советников, оказались практически прерванными. Редкие аудиенции, пожалованные в исключительных случаях отдельным финляндским политикам или чиновникам, не могли изменить положения в целом. Помимо уже упомянутого визита сенаторов, состоявшегося 28 марта (9 апреля) 1902 года, император принял отдельно вице-председателя Хозяйственного департамента сената Тудера и архиепископа Густава Йоханссона.
За неимением прямых возможностей влияния, оставались косвенные. В этой ситуации в фокусе внимания оказались королевский двор Дании и вдовствующая российская императрица Мария Федоровна (урожденная датская принцесса Дагмар). Этот канал финляндцы использовали уже в период кризиса, в начале 1890-х годов. Осенью 1898 года Лео Мехелин возобновил контакты, побеседовав в Копенгагене с братом Марии Федоровны, датским кронпринцем Фредериком (позднее королем Фредериком VIII). В письме, отосланном сестре в Петербург, кронпринц охарактеризовал визитера «весьма лояльным и преданным финляндцем», который рассказывал о заботах своих соотечественников. Забот тогда еще не вызывал новый генерал-губернатор Бобриков, который производил поначалу благоприятное впечатление. Опасения касались возможного назначения русского подданного министром статс-секретарем Финляндии. Прокопе (несмотря на его ограниченность) был безусловно подходящим кандидатом на этот пост. Если бы Дагмар смогла посодействовать принятию желательного решения, это вызвало бы в Финляндии большую радость и удовлетворение. Беседуя с Мехелином, кронпринц упомянул, со слов сестры, что Николай II считает необходимым, чтобы генерал-губернатор Финляндии и министр статс-секретарь находились в хороших отношениях друг с другом. Противостояние, подобное тому, какое устроили Гейден и фон Ден, больше не должно повториться.
Поскольку отсутствуют русские источники, которые могли бы пролить свет на возможность конкретных последствий этого обращения, приходится этот вопрос пока оставить открытым. Имела ли какую-либо связь с этим отсрочка назначения фон Плеве весной 1899 года? К отрицательному ответу на сей вопрос склоняет то обстоятельство, что, как известно, тогда влияние Марии Федоровны на сына — Николая II быстро шло на убыль. Далеко позади остались те времена, когда молодой император при необходимости шмыгал в другое крыло Аничкова дворца, чтобы спросить у «дорогой мама», как в том или ином случае решал проблему «незабвенный папа». Николай II стал обращать свой слух к новым и, как он считал, более компетентным советникам.
Осенью 1899 года, когда вдовствующая императрица опять посетила Данию, Лео Мехелину удалось быть принятым ею, побеседовать и оставить детальную записку о событиях в Великом Княжестве. Высокой особой владели ностальгические воспоминания о плавании в финляндских шхерах («Мы с мужем были тогда так счастливы!»), но о современном положении на родине Мехелина она оказалась информированной весьма слабо. «Мне сказали, что все будет опять по-прежнему, если только Финляндия пойдет на необходимые уступки в военных делах. Меня уверяли, что внутренние порядки страны не будут задеты». Характеристика, данная Мехелином недобрым замыслам генерал-губернатора, которого еще год назад характеризовали довольно положительно, была, по мнению Марии Федоровны, неожиданной, поскольку Бобриков убеждал ее лично, что испытывает восхищение Финляндией и действует там в очень деликатном духе. Вдовствующая императрица все же пообещала, что охотно передаст сыну точку зрения финляндцев.
Разоблачение двуличия Бобрикова вызвало, похоже, у вдовствующей императрицы сильную эмоциональную реакцию. Еще до отъезда из Копенгагена она в разговоре с датским своим родственником обозвала Бобрикова «мужиком». В 1900 году король Христиан IX (отец Марии Федоровны) в разговоре с заведующим канцелярией французского посольства в Копенгагене Фернаном Прадер-Нике, которого переводили консулом в Хельсинки, сказал, что дочь от всей души защищает финляндцев и считает Бобрикова «солдафоном», не обладающим необходимой для исполняемых им обязанностей дипломатической гибкостью. Гораздо более подходящим был, по мнению Дагмар, бывший кавалергард генерал Шипов.
Финляндским политикам-конституционалистам открылся таким образом канал влияния. При посредстве датского королевского двора им удавалось затем в ближайшие годы информировать вдовствующую императрицу о событиях в Великом Княжестве. Частично помогал финнам (Лео Мехелину, Карлу Маннергейму, Отто Доннеру и Йонасу Кастрену) и посол России в Копенгагене граф А. К. Бенкендорф. Сразу по возвращении в конце 1899 года Марии Федоровны в Петербург тамошний посол Австро-Венгрии А.Эренталь узнал, что вдовствующая императрица была особенно рассержена назначением фон Плеве. Возможности влияния «датчан» были, по мнению Эренталя, все же невелики, ибо изменение проводившейся уже политики в отношении Финляндии обидело бы Куропаткина, бывшего тогда в фаворе у императора.
Будучи в 1900 году назначен постоянным министром статс-секретарем, фон Плеве, согласно требованием этикета, нанес вдовствующей императрице визит вежливости. Прием ему был оказан недружелюбный, хотя визитер и старался, как мог, разрядить атмосферу — льстил, превозносил Данию и т.п. Позже министр статс-секретарь рассказал генеральше Богданович, что высокая дама прямо выразила ему свое разочарование его финляндской политикой. Генеральша записала в дневнике, что мать царя фон Плеве не любит и что она, по словам фон Плеве, «оказывает на сына плохое влияние». Известная своими прямыми высказываниями, Мария Федоровна не скрывала своих воззрений и перед иностранными дипломатами. Австро-венгерскому послу она сказала, что с фон Плеве ей больше не о чем разговаривать. Эренталь комментировал: «Будучи датской принцессой и благодаря часто повторяющимся визитам в Копенгаген, императрица, как известно, в определенной мере подвержена влиянию скандинавского мнения. Она считает политику русификации ошибкой и даже, может быть, несчастьем для всего государства».
Опасения фон Плеве относительно влияния Марии Федоровны были все же преувеличены. Как уже было видно ранее, поддержка вдовствующей императрицей в 1900-1901 году Витте в вопросе о воинской повинности, оказалось недостаточной. Наоборот, Николай II пожаловался Куропаткину на вмешательство матери. Совершенно драматически ситуация обострилась осенью 1902 года, когда гостившая в Копенгагене мать вновь обратилась к сыну. «К сожалению», дошедшие в Данию слухи о скорой отставке Бобрикова оказались беспочвенными. «Для меня совершеннейшая загадка, как