Держава и окраина. Н.И.Бобриков — генерал-губернатор Финляндии 1898-1904 гг. - Туомо Илмари Полвинен
Фон Плеве это стало надоедать. Он готов был, прекращая препирательства, при совместном с Бобриковым докладе 13 (26) сентября 1902 года рекомендовать Николаю II одобрить предложения генерал-губернатора. И сделал это. Позже Бобриков пояснил императору, что речь шла больше о «врачевании души» сената, чем о фактическом выражении доверия к возможности составить перечень законов общегосударственного характера.
Генерал-губернатор победил. Но фон Плеве и его помощник Эрстрем в 1902-1904 годах, беседуя с финляндскими политиками — сторонниками уступок, пытались убедить их, что вопрос о пределах общегосударственного законодательства остается в повестке дня. На самом деле он был уже отложен. Лишь в апреле 1904 года Эрстрем открыто признался Даниельсону, что фон Плеве отказывается рекомендовать передачу представления сейму, от которого запросили бы лишь отзыв.
Отступление фон Плеве вызвано в первую очередь тем, что, став министром внутренних дел, он не мог больше уделять много времени вопросам Финляндии. Подкидная доска сработала, и внимание Вячеслава Константиновича, поднявшегося на более высокую ступень власти, было теперь обращено к большим, общеимперским проблемам. В свою очередь это означало расширение свободы действий Бобрикова. Заметив, какова ситуация, сенат не слишком поспешал выполнить поручение по составлению перечня общегосударственных дел. Правда, подготовительная работа началась, однако по-настоящему, серьезно делом занялись лишь осенью 1904 года — уже в новой ситуации.
Хотя попытка ограничить сферу действия Февральского манифеста потерпела неудачу, и фон Плеве постепенно устранялся от финляндских дел, Бобриков все же счел пока за лучшее придерживаться осторожной тактики, имея в виду «умиротворение» старофиннов. Не следовало давать им повод «бросить топор в озеро» и, потеряв надежду на согласие, перейти на линию сопротивления. Еще 26 октября 1903 года, когда Даниельсон в беседе с Бобриковым сказал, что финляндцы опасаются русификации и упразднения своих учреждений, генерал-губернатор уверял, что подобные опасения беспочвенны, что автономия Финляндии неприкосновенна.
Терпение сената подвергалось действительно суровому испытанию. Уже в ноябре 1902 года вице-председатель Хозяйственного департамента сената Линдер излил душу Юрьё-Коскинену, жалуясь, что у российской власти отсутствуют «разумность и целесообразность во всем». Куропаткин, ничего не понимая в управлении, предоставил «полоумному, фанатичному финнофобу Бородкину, сестра которого помещена в дом для умалишенных, возможность делать невозможные планы. На императора никакой надежды не было, поскольку он готов обещать и гарантировать что угодно, но в следующий же миг отказывается от своих обещаний. С другой стороны, способность финляндцев к осмотрительности нарушена, и излишне увлекаясь сопротивлением, они лишь подбивают Россию принимать меры». Раздосадованный Линдер заключал свою записку пессимистическим выводом: «Со стороны Финляндии — излишнее сопротивление и крайне опасные действия, со стороны России — никаких принципов и единообразия. Один министр обвиняет другого и подставляет ему ножку, одна из императриц благосклонна к оппозиции, другая — наоборот. Великие князья и княгини открыто находятся в оппозиции, но не в состоянии ничего добиться. И в этом хаосе и анархии сенату надо стараться посредничать и спасти все, что будет возможным из нашей автономии и самоуправления».
Отразив «разжижение» Февральского манифеста, Бобриков перешел в контрнаступление, внеся императору новые предложения. Согласно инструкциям, издававшимся императором с 1899 года, сеймовый устав необходимо было основательно пересмотреть. Надо было отменить обязательный периодический созыв сеймов и вернуться к системе, существовавшей в первой половине XIX столетия и обеспечивавшей монарху свободу действий. «Периодический созыв земских чинов (сейма) ложится на население немалым бременем по содержанию своих депутатов, и наличие сейма дает злонамеренным лицам возможность для подрыва авторитета самодержавной власти и нарушения в крае общественного порядка и спокойствия».
Бобриков призывал императора усилить и представительство православного населения. Сан архиепископа Выборгского и Финляндского был слишком высок для участия простым членом «областного собрания», поэтому следовало бы предоставить ему право выбрать по своему усмотрению подходящее, знающее один из местных языков лицо из подведомственного духовенства и послать депутатом в сейм. Представителя от русских учебных заведений назначал бы сам генерал-губернатор. Живущим в Финляндии гражданам России, являющимся «там представителями господствующей в Империи народности», следовало предоставить все избирательные права при выборах депутатов в сейм. Этого требовал престиж империи.
Бобриков предложил также лишить сейм права инициативы или, по крайней мере, ограничить его до подходящих пределов. То же самое касалось и права петиций, излишняя Широта которого давала возможность «земским чинам» проявлять бестактность и неумеренность в своих обращениях к Верховной власти. Следовало бы и отменить как излишнюю личную неприкосновенность, гарантированную депутатам сейма. «Между прочим, обстоятельство это постоянно служит поводом к присвоению земским чинам значения представителей государства в смысле, установленном европейскими конституциями».
Генерал-губернатор требовал себе права в качестве «высшего начальника края» препятствовать избранию в сейм лиц, политически нежелательных, торжественную церемонию открытия и закрытия сессий он предлагал упростить, а речи председателей сословий представлять ему на предварительный просмотр. Он также предлагал «уничтожить» имеющуюся у сейма косвенную возможность вмешиваться в дела администрации, ибо «это вмешательство доходило до требования отчета в таких расходах из статного фонда, кои по существу своему является секретными». Также предлагалось внести в устав запрещение финским чиновникам — депутатам сейма участвовать в рассмотрении сеймом и его комиссиями вопросов, входящих в круг их служебных обязанностей, ибо они при этом вынуждены допускать открыто-критическое отношение к действиям того правительства, подчиненными которого они являются. Следовало лишить сословия возможности объявлять заседания сейма и его комиссий закрытыми. Особо следовало обеспечить «высшую административную власть в крае» правом присутствовать на всех заседаниях сейма, чтобы «создать надзор над ходом прений... и над действиями земских чинов».
Изменение сеймового устава в целом было важным, поскольку «при наличности нынешних сеймовых порядков, в Финляндии и в Западной Европе укореняется представление о существовании в крае какого-то конституционного строя, ограничивающего Самодержавную власть Верховного Повелителя России. Местные газеты (напр. «Хювюдстадс-бладет») пытаются на своих столбцах применить к финляндским порядкам термины западно-европейского парламентского делопроизводства. В России беспокойные элементы, добивающиеся перемены в образе правления, с особым подобострастием взирают на Финляндию, видя в ней зачаток тех порядков «народного представительства», кои им желательно распространить на остальную Россию. Главным прообразом в этом случае является, конечно, Сеймовый Устав, дающий простор к разного рода ложным толкованиям и тщетным надеждам». По предложению Бобрикова все дело целиком было передано комиссии Сергеевского на рассмотрение. Заключение комиссии, детально реализующее и уточняющее
