Держава и окраина. Н.И.Бобриков — генерал-губернатор Финляндии 1898-1904 гг. - Туомо Илмари Полвинен
Хотя с фасада система самодержавия и выглядела крепкой, однако за фасадом в российском обществе шли изменения. Положение нерушимой опоры самодержавия — дворянства, владевшего землей, слабело по мере того, как промышленная революция и современный капитализм распространялись по империи. Следствием этого было появление промышленного пролетариата, а также рост прежде слабого среднего класса. В руководимом Витте процессе индустриализации сельское хозяйство оказалось в положении пасынка и даже вынуждено было отчасти оплачивать подъем промышленности. Валюту, требующуюся для погашения иностранных займов и выплаты процентов по ним, получали благодаря экспорту зерна, не прерывавшемуся даже в голодные годы.
Ужасной, унесшей десятки тысяч жизней, сделалась ситуация в неурожайные 1891-92 годы. Техническое оснащение и организация большей части сельского хозяйства находились все еще на уровне 1861 года, когда была проведена реформа и отменено крепостное право, но за прошедшие с тех пор 30 с небольшим лет занятая в сельском хозяйстве часть населения выросла с 60 миллионов до более чем 90 миллионов. Имея в виду потребность больших поместий в рабочей силе, правительство долго относилось отрицательно к заселению окраинных территорий, например, Сибири. Поскольку увеличение посевных площадей и развитие техники отставали от темпов роста населения, в последние десятилетия царская Россия испытывала постоянный сельскохозяйственный кризис.
Деревня беднела, а промышленность, несмотря на быстрый рост, была не в состоянии полностью обеспечить работой перенаселенные города. Но и жизнь тех, кому посчастливилось устроиться на заводы и шахты, омрачалась хорошо известными и из истории начального периода индустриализации западных стран проблемами — угрозой безработицы, низкими заработками, длинным рабочим днем, плохими жилищными условиями и т.п. Так что не было случайностью, что именно в этот период, накануне смены столетий в России начали формироваться те силы, которые стремились к свержению самодержавия и основывающейся на нем общественной системы. В движении трудящихся такие силы представляли, с одном стороны, марксистские социал-демократы, с другой — идеологические наследники народничества социалисты-революционеры (эсеры), окончательно оформившиеся в партию в 1902 году. Эсеры, продолжавшие применять в качестве средства политической борьбы террор, считали возможным прямой переход от российского крестьянского общества к социализму без предусмотренного Марксом капиталистического переходного периода.
Распространение неудовлетворенности положением дел в России не ограничивалось лишь рабочими и крестьянством. Несмотря на ослабление экономического положения, а частично именно поэтому, дворянство стремилось крепко удерживать важнейшие позиции как в гражданском, так и военном управлении, затрудняя и тормозя переход важных должностей в руки представителей поднимающегося среднего класса. В то же время возможности влияния дворянства, находившегося вне чиновничьего механизма, оставались ограниченными. Исключением в этом отношении были образовавшиеся в период реформ 1860-х годов местные самоуправления — земства, которые, несмотря на строгую ограниченность своих полномочий, все же являлись в условиях России вместе с городскими думами единственными органами управления, образованными путем выборов. Хотя в них, в местных пределах, было представлено в принципе «все» население, подлинная власть находилась в руках дворянства и зажиточного среднего сословия. Государственная бюрократия, ревниво относящаяся к сохранению принципов самодержавия, видела в земствах особо опасного соперника, скромные властные полномочия которого были еще урезаны в 1880-х и 1890-х годах. Давление реформизма и стремление участвовать в общем деле проявлялись также и в «высших» кругах общества. С другой стороны, при Александре III, прозванном «последним самодержцем России», у государственного строя, несмотря на всю его косность, имелась определенная последовательность. Личный авторитет царя в свою очередь скреплял представление о целенаправленной, брутальной силе, которая пока что не предоставляла практической возможности для осуществления надежд на перемены. Как долго могла выдержать плотина?
Восходя на престол, Николай II был 26-летним. Какими бы эпитетами ни обозначали личные качества молодого императора, — самыми обычными определениями были «слабоволие» и «душевная ограниченность», — развитие событий показало, что Николай не был той личностью, которая могла бы использовать самостоятельно, долговременно и последовательно суверенные права самодержца. Его подготовка к будущим обязанностям осталась весьма недостаточной, и грубый отец еще в 1893 году характеризовал министру финансов Витте наследника престола как «мальчишку, которому нельзя доверять серьезных государственных дел». Характерно, что Николай узнал о фундаментальном для российской политики двойственном союзе с Францией, лишь взойдя на престол. Свояк нового государя, Великий князь Александр (Сандро) Михайлович, женатый на сестре императора, писал в мемуарах, что Николай, услыхав о смерти почитаемого отца, ударился в слезы: «Сандро, что ж мне теперь делать? Что будет с Россией?.. Я не умею править. Не знаю даже, как разговаривать с министрами».
Победоносцев позднее характеризовал своего ученика так: «Он имеет природный ум, проницательность, схватывает то, что слышит, но схватывает значение факта лишь изолированного, без отношения к остальному, без связи с совокупностью других фактов, течений, явлений. На этом мелком, одиночном факте или взгляде он останавливается... Широкого, общего взгляда, выработанного обменом мыслями, спором, прениями у него не существует». Победоносцев считал это результатом воспитания в кадетском корпусе и долго продолжавшегося материнского влияния. Однако, несмотря на нерешительность, Николай глубоко усвоил понятие «святого самодержавия», Богом данного России строя, об основах которого невозможно спорить. В начальном периоде своего правления молодой царь стремился соблюдать как можно точнее ту же линию, какую проводил его отец. Чтобы не запутаться в лабиринте незнакомых, странных и пугающих государственных дел, Николай опирался на мать, вдовствующую императрицу Марию Федоровну (урожденную датскую принцессу Дагмар), которая, разумеется, стремилась продолжать линию обожаемого супруга. Граф Бобринский замечает с досадой в своем дневнике, что поначалу Николай II, иной раз посреди всеподданнейшего доклада, отправлялся в другое крыло дворца спросить совета у матери. Росло также влияние молодой императрицы Александры Федоровны, целеустремленной, но в то же время и неуравновешенной. Используя ситуацию, другие члены императорской фамилии, преследуя свои интересы, вмешивались — и небезуспешно — в государственные дела. К таким влиятельным персонам принадлежали дяди царя — великие князья Владимир Александрович (командующий гвардией и Петербургским военным округом), Сергей Александрович (московский генерал-губернатор, женатый на старшей сестре молодой императрицы Элле), Алексей Александрович (генерал-адмирал и командующий военно-морскими силами), а также Великий князь Михаил Николаевич (председатель Государственного Совета). Министры Александра III, не чувствуя больше его жесткой хватки, начали при новом государе все яснее выказывать признаки «самостоятельности». Группы высшей части общества, тянувшие в разные стороны, попеременно брали верх на арене борьбы, и это при слабой координации формальным самодержавием вело к тому, что практически режим превращался в олигархический. Постепенное разрушение российской автократической системы во многом соответствовало старинной русской поговорке: «рыба с головы гниет».
Для российского
