Держава и окраина. Н.И.Бобриков — генерал-губернатор Финляндии 1898-1904 гг. - Туомо Илмари Полвинен
Следует обратить внимание на то, что этой линии Витте был довольно близок и ход мыслей военного министра Куропаткина. Накануне «боксерского восстания» в марте 1900 года Куропаткин доказвал императору, что обязательства России на Дальнем Востоке ни в коем случае не должны ослабить военных приготовлений на западных границах против Германии и Австро-Венгрии. Следовало заботиться о том, чтобы расходы на строительство Тихоокеанского флота, превосходящего японский, не ослабили безопасности России со стороны Европы. Из затребованных Куропаткиным в 1899-1902 годах 565 миллионов рублей министерство финансов смогло выделить в его распоряжение лишь 160 миллионов. Во внешней политике в тех условиях следовало, по мнению Куропаткина, придерживаться осторожной линии. Но далеко идущие планы военного министра отнюдь не отставали от планов Витте. Во внешней политике России в 1900-х годах следовало основываться на «систематической и непрерывной работе по постепенному, мирному овладению окраинными территориями Азии», при этом не ограничиваясь Персией, Северным Китаем и Кореей. «Владея железнодорожным сообщением между Тихим океаном и Балтийским морем, Россия будет зондировать почву в направлении Босфора, Индийского и Тихого океанов и будет в состоянии со своими неиссякаемыми природными ресурсами вызвать все страны мира на мощное хозяйственное соперничество». Но пока что между экономическими возможностями Российской империи и ее амбициями была глубокая пропасть, что и отличало ее от больших западных стран, развитых в торговом и промышленном отношении. Подоплекой российской экспансии было скорее желание преодолеть экономическую слабость, чем желание использовать бьющую через край силу. Эта ситуация привела — по меткому замечанию Гейера — к «симуляции потенции», оказываясь при осуществлении практической внешней политики опасным фактором риска. Вопрос был не только лишь в агрессивности внешней политики, проводимой аграрной страной, находящейся в начальной стадии индустриализации и не располагавшей достаточным капиталом, но и в структурных слабостях царского государства. С приближением смены века становилось все очевиднее, что, оставаясь в пределах властвующей общественной системы, наследственное самодержавие со всеми распрями внутри правящей элиты — не могло обеспечить ни последовательной внешней политики, ни уравновешенности в развитии политики внутренней.
ВЕТШАЮЩЕЕ САМОДЕРЖАВИЕ
В октябре 1894 года, когда в возрасте 49 лет умер Александр III, российская автократическая система выглядела стабильной. При Александре III самодержавие даже укрепилось по сравнению с той ситуацией, которая предшествовала убийству царя в 1881 году.
Вступив в 1860-х годах частично по собственному почину, частично под давлением, на путь политики реформ, Александр II все же не хотел отвергать принципы автократии. Присущие ему колебания и как бы «сосуществование» либеральных тенденций с реакционными по существу никого не удовлетворяли. После убийства Александра II новый император, Александр III, отказался от тактики уступок и затяжек и прямолинейно, не считаясь с риском, перешел в открытое контрнаступление.
Сильное влияние на формирование мировоззрения Александра III оказал его воспитатель обер-прокурор Святейшего синода Константин Петрович Победоносцев, который был убежден, что в действиях правительства важнейшими качествами являются твердость и целенаправленность. Открытый бунт, считал Победоносцев, всегда можно подавить, но происходящее в результате частичных уступок постепенное сползание к конституционной монархии «отравило бы» раньше или позже весь общественный и государственный организм. То же самое относилось и к влиянию западного рационализма во всех формах его проявления. Победоносцев называл парламентаризм «величайшей ложью нашего времени». Требование либералами свободы он считал просто стремлением к своим выгодам, а социализм — нетерпимым командованием жизнью граждан. Демократия давала беспардонным подстрекателям возможность сбивать народ с толку и руководить им с помощью посулов, подачек и террора. Спасением для державы являлось бы «триединство», состоящее из традиционного самодержавия, православной веры и русской национальной идеи. К этому добавлялась мистическая вера в царящий между самодержцем и монархически настроенным крестьянством крепкий союз, который пытается нарушить «гнилая» интеллигенция.
Помимо идей самодержавия Николай II также унаследовал в 1894 году и опору системы — устоявшийся административный аппарат. До 1905 года, когда в России был учрежден Совет Министров и пост его председателя (премьер-министра), Российская империя не имела правительства в нынешнем понимании этого института. Заседания кабинета, за редчайшим исключением, не проводились, а просто император по представлению того или иного министра решал вопросы, находящиеся в ведении данного министра. Полностью зависели от воли императора и назначение министров, и продолжительность пребывания на министерском посту. Такая ситуация, естественно, не способствовала развитию между членами правительства солидарности и основанной на ней общей политической линии. Наоборот, борьба за власть, конкуренция за благосклонность высшего властителя и стремление отдельных министров к усилению своих позиций осложняли управление огромной державой. Таким образом, личный вклад самодержца в качестве координатора играл важнейшую роль. Для облегчения координаторской деятельности учреждались по необходимости временные комитеты и комиссии. Этой же цели служил Государственный Совет, который являлся высшим органом, подготавливающим законы, но в его задачи входило также улаживание разногласий между отдельными министерствами, например, при спорах по бюджетным вопросам. Членов Государственного Совета назначал император, который свободно мог или принять или отвергнуть представлявшиеся ему рекомендации.
Хребтом системы служил громадный по численности, действующий строго централизованно бюрократический аппарат, с назначаемыми императором местными генерал-губернаторами, губернаторами и т.д. На своей территории каждый из них суверенно представлял высшую власть (разумеется, в соответствии с полномочиями, полученными свыше). К бюрократии можно в определенной мере причислить и православную церковь, которая под руководством Святейшего синода и возглавляющего его обер-прокурора использовала свой высокий в условиях России авторитет для поддержки самодержавия. Для тех же, на кого иные средства не действовали, существовали подчинявшиеся департаменту полиции министерства внутренних дел, полиция и жандармерия, наделенные с 1881 года чрезвычайными полномочиями. Роль этих карательных органов в последние десятилетия царской России сделалась столь значительной, что признаки полицейского государства
