Держава и окраина. Н.И.Бобриков — генерал-губернатор Финляндии 1898-1904 гг. - Туомо Илмари Полвинен
По мнению Бобрикова, не могло идти и речи о том, что книга Топелиуса хотя бы в какой-то мере воспитывает любовь или солидарность к общей отчизне — Российскому государству. Патриотизм этой книги исключительно финский, провинциальный, а не русский. Финляндцы изображены очень храбрыми и воинственными. «Часто они сражались один против десяти». Язык этого избранного богом народа, красивейший и благозвучнейший на свете, может идти в сравнение разве что с итальянским. Русские же характеризуются с отрицательной стороны как жестокие захватчики, варварски разорявшие Финляндию в многочисленных войнах, в которых шведы, изображаемые с восхищением, сражались бок о бок с финнами исключительно как желающие добра братья по оружию. «Швед со всеми чужестранцами обходится хорошо, но ничьей руки он не пожимает теплее, чем руку финна», — пишет Топелиус.
Такую же принципиальную позицию Бобриков видел и в другой обязательной для чтения в финляндской школе книге «Рассказы прапорщика Столя» Й.Л.Рунеберга. В местном домашнем обиходе положение этой книги было сравнимо разве что с положением Библии. Рунеберг — «кумир края», и день его рождения — национальный праздник Финляндии, его стихотворения, песни и марши исполняются во всех мыслимых и немыслимых мероприятиях, их знают наизусть, их духом и взглядами пронизан весь народ. Бобриков возмущался в «Рассказах прапорщика Столя» тем, что поэт стремится убедительным образом выставить на первый план победы храбрых финляндцев над русскими, а также разнообразные ужасы войны и разорение, причиненное вторгнувшимся в страну врагом. Как же может вдохновленный этими стихотворениями финляндский юноша научиться любить Россию, которая принесла его «отечеству» такие страдания? Хотя в книге Рунеберга есть и стихотворение о русском герое, генерале Я.П.Кульневе, принадлежащее к «перлам поэзии», но одно это стихотворение не в состоянии изменить общего впечатления от книги. Образ Кульнева, видимо, с неохотой поместили в состоящую из одних только шведов (фон Дебельн, Адлеркрейц, Сандельс и др.) галерею героев. Но, как известно, одна ласточка весны не делает. Развитие патриотизма финнов, конечно, желательно, но он не должен быть лишь местным, провинциальным. Какая великая держава потерпела бы в своей провинции антигосударственную агитацию, распространяемую уже со школьной скамьи, подобную стихотворениям Рунеберга? Финнов учат гордиться причиненными России поражениями в войне, создавшей основание новому положению Финляндии, и жертвами, принесенными ради сохранения власти шведов. «Помните, как ваши отцы под водительством фон Дебельна, Адлеркрейца и Сандельса побеждали при Юута, Сикайоки и Кольйонвирта. Этот дух отцов еще жив в вас». Продолжения такого бесконечного оскорбления русское национальное самолюбие терпеть больше не могло.
Оценивая влияние Рунеберга, Бородкин признавал, что стремившейся получить выход к Балтийскому морю России пришлось воевать со шведами на финской земле и причинить немало горя населению. Но, с другой стороны, после 1809 года «Россия облагодетельствовала это население, дала ему возможность развить свое национальное самосознание и помогла ему окрепнуть и разбогатеть. Где же песни об этих заслугах завоевателя? Что говорится по этому поводу в учебных пособиях края? Подобного вопроса лучше и не касаться...», — писал Бородкин.
Роль Рунеберга не ограничивалась «пагубным влиянием» «Рассказов прапорщика Столя» в учебных заведениях и вне их. «Сочиненному им стихотворению «Наш край» (переведено А. Блоком в 1915 г. — Г.М.) без всякого на то основания придано всюду — не только в учебных заведениях — положение национального гимна. В самих по себе словах песни, воспевающей местную природу и направленных на любовь к родине, нет ничего заслуживающего порицания с политической точки зрения. Но под отечеством подразумевается лишь финляндская окраина и ничего не говорится о ее отношениях с Россией. В этом смысле песня ведет к ложному толкованию истинного положения края. Гимна империи («Боже, царя храни» — Т.П.) в окраине как раз не слышно, его даже и не знают!» — возмущался Бобриков. Однако же в государстве может быть только один гимн. «Наш край» — лишь песня в числе других, отдавание чести и вставание при ее исполнении не является подобающим. И менее всего для офицеров и полицейских. «Я прямо запретил бы такое законом не установленное отдание чести, если бы мне не было доложено о том, что при исполнении этой песни отдавали честь не только граф Гейден и Гончаров, но даже и императоры Александр II и Александр III». Наложить запрет, не будучи уполномоченным на то императором, такое и в голову не приходило, а прямо попросить разрешения у Его Величества было, по мнению Бобрикова, слишком рискованным предприятием.
Скандал, касавшийся песни «Наш край», был с помощью «интриг финляндских крыс и мышей», как выразился Бобриков, предан гласности в начале 1900 года в газетах Швеции. Поэтому генерал-губернатор счел нужным объяснить фон Плеве в письме, что речь не шла о запрещении песни, а лишь о том, чтобы финские военные оркестры не участвовали в «политических демонстрациях». Известный своим сарказмом Вячеслав Константинович не мог, однако, удержаться, чтобы не воспользоваться случаем для колкости. Будучи несколько недель спустя с визитом в Хельсинки, он особо попросил «Юлиоппиласкуннан Лаулайат» (студенческий мужской хор Хельсинкского университета, основан в 1883 году, едва ли не лучший хор Финляндии, существует и поныне. — Г.М.) исполнить для канцлера университета, т.е. для самого фон Плеве, песню «Наш край». Увидев в ресторане Студенческого дома самовар, фон Плеве заметил, что это, очевидно, единственное изделие культуры, полученное финнами из России. Одобрение канцлера получило и то, что студенты были во фраках. Финляндские студенты не нуждались в униформе. Вернувшись домой, министр статс-секретарь заметил генеральше Богданович, что считает приемы Бобрикова вообще слишком грубыми. Генерал-губернатору не мешало бы «натянуть на руки перчатки». Однако Бобриков, со своей стороны, не видел никакой необходимости в «ложной вежливости». На финляндцев действуют лишь крутые меры. Это касалось и школы. Во время своей инспекционной поездки генерал-губернатор с большим неудовольствием обратил внимание на то, что во многих местных учебных заведениях отсутствовали портреты императора. Зато там обзавелись портретами и бюстами местных «своих» деятелей, чьи заслуги часто состоят в воспитании преступного сепаратизма.
