Держава и окраина. Н.И.Бобриков — генерал-губернатор Финляндии 1898-1904 гг. - Туомо Илмари Полвинен
Оказавшись под давлением диктата сверху, сенат пытался выторговывать уступки хотя бы в мелочах, например, возможность отвечать на прошения общинных учреждений и отдельных лиц на их языках. Сенаторы считали, что в таком случае получат хотя бы частичное возмещение за жертвы, принесенные ими во имя сохранения в своей стране спокойствия. Однако генерал-губернатор счел предложение сената лишь попыткой ослабить постановление о языке. Бобриков ссылался на то, что в 1897 году сенат сам же отклонил аналогичную в принципе петицию крестьянского сословия. Хотя состав сената и изменился (сенаторов-шведоманов сменили фенноманы), от него все же следовало ожидать последовательности. Получая русскоязычные оригиналы решений, народ приучался бы понимать первостепенную роль общегосударственного языка. Публично и на первом плане всегда следует быть русскому языку, которого не могут оттеснить в сумрак архивов переводы решений на шведский или финский язык. Манифест 1900 года уже пробудил в населении заметное стремление к изучению русского языка. «Простой люд высказывает нередко стремление посылать своих детей в русские школы». В крайнем случае можно было бы согласиться в виде временной меры на то, чтобы снабжать все исходящие бумаги сената переводами на местные языки для Выборгской губернии в течение двух лет, для остальных губерний — пяти лет.
Соответствующим образом было изменено и издание Сборника постановлений Великого Княжества Финляндского, в котором переводы на местные языки нельзя было публиковать отдельно от русского текста. Предписания манифеста о языке следовало неуклонно проводить в жизнь полностью, вплоть до мелочей, «во что бы то ни стало». Император одобрил точку зрения Бобрикова 18 (31) декабря 1903 года. Генерал-губернатор не считал себя вправе скрывать радости по поводу этой победы. «На заседании 8 (21) января (1904 года) я подчеркнул перед сенатом неколебимость всех главных пунктов моей программы». Таким образом, попытки повернуть ход осуществления бобриковской программы в обратную сторону были бы безнадежными.
В письме, направленном фон Плеве в феврале 1904 года, генерал-губернатор сообщал, что русский язык уже настолько водворился в учреждениях управления Финляндии, что можно было бы вернуться к отложенному в свое время предложению Совещания Фриша о том, чтобы переписка финляндских чиновников с учреждениями империи велась напрямую и на русском языке. Это способствовало бы сближению края с империей и одновременно облегчило бы рабочую нагрузку на канцелярию генерал-губернатора, которая освободилась бы от посреднических обязанностей, требующих трудоемкой технической работы. До смерти Бобрикова это предложение не успело осуществиться, а позже с изменением ситуации оно полностью отпало.
В связи с программой введения русского языка и ее осуществлением Бобриков постоянно подчеркивал значение того, чтобы из соображений осторожности она проводилось постепенно. В этом смысле манифест 1900 года о языке был лишь промежуточной ступенью. Наряду с отстранением от употребления шведского языка, должно было постепенно сокращать и употребление в официальной жизни финского. Центральным учреждениям и городским управлениям предстояло перейти на русский язык в переписке не только с вышестоящими, но и с нижестоящими чиновниками. В переписке с последними допускалось бы сопровождение русского подлинного текста переводом на финский (но не на шведский) на тех же основаниях, как и при сношении сената с общинами и учреждениями, еще не имеющими русской переписки. На следующей стадии русский язык следовало сделать языком нижестоящих учреждений управления вплоть до городских магистратов, полиции, железной дороги, почты и таможни. Внутренним языком общения учреждений управления между собой должен был стать лишь русский язык, хотя в общении с населением их чиновники и пользовались бы также местными языками. Предстояло перейти на русский язык в переписке и Императорскому Александровскому университету. После переходного периода шведский язык совершенно лишился бы своего положения, и остались бы лишь общегосударственный (русский) язык — в качестве официального, а также финский — как язык простого люда. Император выразил свое принципиальное одобрение этим планам.
По разумению советников Николая II, отношение финнов к России было в целом лояльным. «Загвоздка» была в немногочисленных шведо язычном дворянстве и интеллигенции, которые возбуждали антиправительственные, «преступные» настроения. Эта доктрина, появившаяся еще во время Гейдена и явно недооценивавшая финский национализм, полностью соответствовала тому представлению, которое правительство поддерживало и в российском обществе (народ привержен монархии, интеллигенция «заблуждается» или развращена западным пагубным свободомыслием).
Все же линия, проводившаяся Бобриковым в вопросе о языке, существенно отличалась от гейденовской, несмотря на одинаковую для обеих основу. Федор Логинович Гейден улучшил положение финского языка в делопроизводстве. Николай Иванович Бобриков стремился, несмотря на постановление 1902 года о языке, которое он одобрил по тактическим причинам, отменить все пожалованные за последние пятьдесят лет и признаваемые за финским языком права, кроме касающихся прошений, подаваемых чиновникам, а также — с известным ограничением — переводов решений по ним. Вместо гейденовской осторожной, подчеркивавшей практические воззрения политики, Бобриков поднял «духовное знамя империи», стремясь раз и навсегда решить Финляндский вопрос по праву сильного.
В вопросе о языке, используемом учреждениями, проводившаяся Бобриковым постепенная административная русификация была неограниченной.
Школы и университет
Совершая инспекторскую поездку по вверенному ему краю, генерал-губернатор Бобриков внимательно вникал также в местное образование, которое он охарактеризовал, подводя итог впечатлениям, как «разнообразное, многочисленное и прекрасно обставленное». Местная администрация и общество, сознавшие силу и значение школы, давно заботливо и с любовью относились к ней, жертвуя для нее значительные средства. В этом отношении учебные заведения края не оставляли желать лучшего.
Однако, глядя с общедержавной точки зрения, Бобриков был недоволен. Отрицательное отношение финляндцев к России и их сопротивление объединительной политике базировались на усвоенном со школьной скамьи пагубном учении о государственной особенности Великого Княжества. Небрежение российских чиновников ранее в этом вопросе нанесло огромный вред. «Бог весть что, при отсутствии русского надзора, проповедуется в здешних училищах о России и отношениях к ней Финляндии. Надо, чтобы молодежь еще в стенах школы черпала знания, отвечающие общегосударственным интересам». Поэтому требовалось как можно более быстрое перевоспитание. Без реформы школьного образования вся остальная административная объединительная деятельность в конечном счете окажется построенной на песке.
Для достижения цели необходимо было обновить учебный материал. В основу воспитания всего финляндского юношества была положена распространенная в народной школе хрестоматии Захария (Цакариуса) Топелиуса «Книга о нашей стране», дававшая, по мнению Бобрикова, ничтожное и превратное понятие о России, ибо в этой книге
