Измена. Игра на выживание - Луиза Анри
Он медленно достал платок из нагрудного кармана безупречного костюма. Чистый, отглаженный, пахнущий свежестью. Бросил ей на колени.
— Вытри лицо. Ты выглядишь как последняя шлюха, — его голос был тише шепота, но каждое слово резало как нож. В нем не было ни жалости, ни сомнения. Была только нарастающая, чудовищная ярость, сдерживаемая железной волей. — И перестань врать про нож и полицию. Но то, что эта… Оливия… осмелилась поднять руку на мою кровь… осмелилась угрожать… оскорблять… снимать. — он произнес последнее слово с особой гадливостью, — …это факт?
Алиса, дрожа, кивнула, прижимая платок к лицу.
— Да! Она снимала! Орала, что выложит! Она… она сказала, что такие, как ты, скоро сгниют в тюрьме! — Алиса добавила еще ложку яда, видя, что первая порция подействовала.
Ян отвернулся, смотря в темное окно. Его пальцы сжали рукоятку трости, стоявшей рядом, так, что костяшки побелели. Алиса видела отражение его лица в стекле — каменное, непроницаемое, но в нем бушевал ад. Честь семьи. Его племянница, пусть и дура, но его кровь, выставлена на посмешище? Записана на телефон какой-то врачом-стервой? И этот мужлан, этот стоматолог, посмел… посмел прикоснуться к ней? Использовать? И все это — под прицелом камеры жены?
Это был не просто гнев. Это было святотатство. Осквернение всего, что Ян ставил выше себя. Его авторитет, его клан, его неприкосновенность — все было публично плюнуто в лицо.
Он нажал кнопку переговорного устройства.
— Максим.
— Слушаю, босс, — немедленно отозвался голос охранника.
— Домой не едем, — сказал Ян. Его голос был низким, ровным, но в нем вибрировала сталь. — В офис. Немедленно. — Он сделал паузу, доставая телефон. Его пальцы летали по экрану. — И найдите мне двух людей. Оливию Харитонову. Врач-терапевт, поликлиника № 4. И ее мужа. Анатолия Харитонова. Стоматолога. Там же. Где они сейчас — не знаю. Но к утру они должны быть у меня. Оба. Живые и невредимые. Пока что. — Он подчеркнул последние слова. — И чтобы ни одна бумажка из их квартиры не потерялась. Особенно телефоны. Понятно?
— Понятно, босс. Будет сделано.
Связь прервалась. Лимузин плавно тронулся, меняя курс. Алиса сжалась в углу, внезапно испугавшись не только Оливии с Анатолием, но и этого тихого, страшного гнева, наполнившего салон. Она добилась своего. Но теперь понимала — выпустила джинна из бутылки. Ян не просто разозлился. Он пришел в бешенство. И когда он в бешенстве… города содрогались.
Ян снова посмотрел на нее. Взгляд был пустым, как у змеи перед броском.
— А теперь, Алиса, — произнес он ледяным тоном, от которого у нее кровь застыла в жилах, — ты расскажешь мне всю правду. Каждую грязную деталь. Начиная с того, что ты делала одна в кабинете у женатого стоматолога после семи вечера. И если я почувствую хоть каплю лжи… — Он не договорил. Не нужно было. Его глаза сказали все.
Алиса поняла, что ее спектакль только начинается. И главный зритель был беспощаден. Она заглотила комок страха и кивнула, судорожно сжимая в руках его безупречно чистый платок. Ей было страшно. Очень страшно. Но больше всего она боялась его молчаливого, кипящего яростью взгляда. Грозовая туча по имени Ян обрушилась на город. И первой под удар попала она сама.
Глава 7
Ключ не хотел поворачиваться в замке. Рука Оливии дрожала так сильно, что металл скрежетал о металл, издавая пронзительный, нервный звук. Наконец щелчок. Дверь распахнулась, впуская ее в темноту их квартиры. Только слабый свет уличного фонаря пробивался сквозь щель в шторах, выхватывая контуры знакомой мебели — дивана, где они когда-то смотрели кино, стола, за которым ужинали, картин на стенах, выбранных вместе. Теперь все это казалось чужим. Декорациями к чужой, пошлой пьесе.
Она не включила свет. Не сняла пальто. Прошла сквозь гостиную, как призрак, на ощупь. Запах квартиры — смесь старого ковра, кофе и чего-то неуловимого, домашнего — ударил в нос, вызвав внезапный спазм тошноты. Запах лжи. Запах Анатолия.
Оливия добралась до спальни и рухнула на кровать лицом в подушки. Тело, наконец, сдалось. Дрожь стала такой сильной, что кровать заскрипела. Не плач. Слез не было. Они выгорели в кабинете, сгорели в том холодном пламени гнева. Осталась только пустота. Огромная, черная, как провал. Внутри нее плавали обломки: обрывки фраз Анатолия — «Она сама!», «Ты не понимаешь!», визг Алисы, мерзкий хлюпающий звук… и ее собственный голос, звучавший так спокойно, так ядовито. Она убила свой брак. Хладнокровно. Своими руками. И теперь сидела среди пепла, не понимая, как дышать дальше.
Телефон в кармане пальто жгло бедро. Запись. Доказательство ее унижения. Его падения. Их общего краха. Она судорожно вытащила его, швырнула на тумбочку, как гадюку. Он отскочил, упал на ковер. Красная точка памяти глядела на нее, как зрачок циклопа.
Ключ в замке повернулся резко. Шаги в прихожей — быстрые, нервные. Свет в коридоре щелкнул, полоса желтого света упала в спальню.
— Оливия?! — голос Анатолия был хриплым, срывающимся. Он ворвался в спальню, запах дождя и чего-то кислого — пота, страха — ворвался с ним. — Ты здесь! Господи… Оливия, послушай…
Она не пошевелилась. Лежала лицом в подушке, спина к нему. Каждый мускул был напряжен до предела.
— Уйди, — ее голос был приглушен подушкой, но отчетливо слышен. Ледяной. Безжизненный.
— Нет! Я не уйду, пока ты не выслушаешь! — Он подлетел к кровати, упал на колени рядом, схватил ее за плечо. — Оливия, это был ужасный провал! Я опьянел! Она… она меня спровоцировала! Она вела себя так… ты не представляешь! Постоянно заигрывала, намекала! А потом просто набросилась! Я не мог… я не справился! Я слабый! Идиот! Но я люблю тебя! Только тебя!
Его слова лились потоком — оправдания, самоуничижение, признания в любви. Горячие, липкие, как смола. Его пальцы впивались в ее плечо сквозь ткань пальто.
Оливия резко дернулась, вырвавшись из его хватки. Она села на кровати, отодвинувшись к изголовью, вжавшись в стену. В полумраке ее лицо было бледным пятном, глаза — двумя угольками ненависти и презрения.
— Не прикасайся ко мне, — прошипела она. — Твои руки… они… там. В ней. Не смей меня трогать. Никогда.
Он замер, его рука повисла в воздухе. В его глазах мелькнуло что-то дикое — страх, злость, растерянность.
— Оливия, пожалуйста… — он попытался снова, голос стал плаксивым. — Это ничего не значило! Ничего! Это была ошибка! Однажды!
