Измена. Игра на выживание - Луиза Анри
Он кивнул Тихону. Тот сделал едва заметный жест рукой. Из тени вышел один из людей — молодой, с бесстрастным лицом. В его руке был не автомат, а тяжелый пистолет с глушителем.
Оливия зажмурилась, но не смогла отвести взгляд. Врач в ней кричал, что сейчас будет. Мозг лихорадочно рисовал анатомию: крупные сосуды, мозг, мгновенная смерть или мучительная агония...
Первый выстрел был глухим плюхом. Тело одного из сообщников Ярослава дернулось и рухнуло на бок. Хлюпающий звук. Потом второй плюх. Второе тело. Кровь растекалась по бетону темными, маслянистыми лужами.
Ярослав не дрогнул. Он смотрел на Яна, и в его глазах не было страха. Была только бесконечная усталость и горечь.
— Прощай, Ян, — прошептал он.
Плюх.
Выстрел в затылок. Ярослав качнулся вперед, потом медленно, как подкошенный дуб, рухнул лицом вниз, рядом со своими людьми. Его седая голова легла в лужу собственной крови.
Тишина. Гулкая, давящая. Запах пороха, крови и испражнений смешался в удушливую вонь.
Оливия стояла, прижав ладонь ко рту. Тошнота подкатила волной. Она видела не казнь предателей. Она видела убийство. Хладнокровное, расчетливое, без суда, без сомнений. Как забивают скот. И совершал это человек, чьи прикосновения заставляли ее гореть, чью уязвимость она видела, в чью любовь... В чью любовь она еще верила?
Ее ноги сами понесли ее вперед, по ступенькам, вниз. Она не думала о последствиях. Думала только о телах. О том, может быть... может, кто-то еще жив? Врач в ней затоптал панику.
— Стой! — рявкнул Тихон, увидев ее. Его голос был как удар хлыста.
Но она уже была в подвале. Запах крови и смерти ударил в нос. Она увидела тела крупным планом. Пулевые входные отверстия в затылках. Позы, говорящие об мгновенной смерти мозга. Глаза Ярослава, открытые, остекленевшие, смотрящие в никуда. Лужи крови, темные и липкие, растекающиеся по серому бетону.
— Нет... — вырвалось у нее, хрипло. Она сделала шаг к Ярославу, инстинктивно протянув руку — проверить пульс, зная, что его нет. Но это был жест отчаяния, жест врача, видящего смерть и бессильного ее остановить.
Сильная рука схватила ее за плечо, резко отдернула назад. Ян. Он стоял рядом, его лицо было маской из камня и теней. В его глазах не было ни раскаяния, ни ярости. Была пустота. И страшная, окончательная уверенность в своей правоте.
— Что ты здесь делаешь? — его голос был низким, опасным.
Оливия вырвалась из его хватки, отпрянув, как от раскаленного железа. Она смотрела на него, на его руки, на которых, ей показалось, были брызги крови. Смотрела на трупы. На Тихона, безучастно наблюдающего за "чистильщиками", которые уже готовили черные мешки.
— Ты... ты убил их, — прошептала она. Не обвинение. Констатация ужаса. — Своих... Ярослава... как собак...
— Они перестали быть своими, — холодно ответил Ян. — Они выбрали предательство. В военное время. Цена одна. — Он сделал шаг к ней. — Ты не должна была этого видеть.
— Не должна была? — Голос Оливии сорвался на крик. Слезы, наконец, хлынули, смешиваясь с тошнотой и невыносимым отвращением. — А кто должен? Твои "чистильщики"? Твоя совесть? У тебя она есть?! — Она тряхнула головой, указывая на тела. — Это твой мир, Ян! Это и есть твоя настоящая жизнь! Кровь, убийства, показательные казни! И ты... ты его король! Ты думал, я не знаю? Думал, любовь закроет глаза? Любовь не делает это нормой! — Она задыхалась. — Я видела смерть. Много раз. В больнице. Но это... это другое. Это грязь. Это падение. И ты... ты замарал меня этим просто тем, что позволил себе любить меня, думая, что можно отделить одно от другого! Ты не можешь!
Она видела, как его каменная маска дрогнула. В глазах мелькнуло что-то — боль? Ярость? Но это было мгновение. Пустота вернулась.
— Это был необходимый акт. Для безопасности. Для твоей безопасности, — проговорил он сквозь зубы.
— Моей безопасности? — Оливия горько рассмеялась, указывая на черные мешки. — Убийством старика? Это сделает меня безопаснее? Или это просто показало мне всю глубину пропасти, в которую я заглянула? — Она отступила еще на шаг, чувствуя, как стены подвала, пропитанные смертью, давят на нее. — Я не могу... Я не могу больше дышать этим воздухом! Я задыхаюсь! От крови! От лжи! От тебя!
Она повернулась и побежала. Вверх по лестнице, спотыкаясь, падая на скользкие от крови (или ей так казалось?) ступени. Побежала прочь от подвала, от трупов, от человека, который только что хладнокровно убил своего старшего друга и который смотрел на нее глазами чужака. Побежала в свою роскошную клетку, которая внезапно стала преддверием ада. Шок сменился ледяным, всепроникающим ужасом. И пониманием: моральная пропасть между ними оказалась шире и глубже, чем она могла представить. Любовь? Какая любовь могла выжить в этой вони крови и предательства? Она видела истинное лицо его власти. И оно было ужасным. И она была его частью. Добровольной частью. До этого мгновения. Теперь золотая клетка превратилась в позолоченный гроб ее иллюзий. И ей нужно было бежать. Пока не стало слишком поздно. Пока она не стала такой же, как Рита. Или как те безликие тени с мешками для трупов.
Глава 44
Роскошные апартаменты Оливии на вилле казались чужими. Воздух в них застоялся, пропитавшись запахом страха, крови и лжи — тем самым запахом из подвала, который въелся в ее ноздри, в кожу, в самое нутро. Она стояла посреди комнаты, дрожа, но не от холода. От внутреннего землетрясения, разрушившего все опоры. Перед глазами стояли кадры, зацикленные как кошмар: глухой плюх выстрела, Ярослав, падающий как подкошенный дуб, лужи крови на сером бетоне... и глаза Яна. Пустые. Каменные. Глаза Пахана, вершащего свой кровавый суд.
Дверь распахнулась без стука. Ян. Он вошел, как всегда, заполняя собой пространство, но сегодня его энергия была другой. Не властной, а... настороженной. Опаленной. На нем была та же черная рубашка, но теперь она выглядела мятой, а на рукаве, у запястья, темнело маленькое, почти незаметное пятно. Не его кровь. Их кровь.
— Оливия, — его голос был непривычно тихим, хрипловатым. Он сделал шаг вперед. — Ты не должна была видеть...
— Не должна была? — Она обернулась к нему. Голос ее звучал неожиданно
