Измена. Игра на выживание - Луиза Анри
Тихон наблюдал за этой перепалкой, не проронив ни слова. Его лицо оставалось маской, но Оливия, сидевшая напротив, заметила едва уловимое движение его зрачков, когда прозвучало слово «предательство». Он знал. Или подозревал. Его аналитический ум уже работал, сопоставляя факты, в том числе и ее, Оливии, случайное наблюдение за телефонным разговором Ярослава?
Ужин закончился в ледяной тишине. Ярослав встал первым, кивнув Яну с подчеркнутой, но пустой формальностью, и вышел, громко хлопнув дверью. Тихон последовал за ним через минуту, бросив на Яна короткий, ничего не значащий взгляд — отчет был закончен.
Ян сидел, сжав виски пальцами. Усталость и напряжение лежали на нем тяжелым грузом.
— Он не прав, — тихо сказала Оливия, больше для того, чтобы разрядить тишину. — Ты делаешь то, что должен.
Он поднял на нее глаза. В них не было гнева, только глубокая усталость и… тень сомнения?
— Ярослав стар, как эти стены. Он помнит времена, когда мы дрались за каждый клочок земли ножами и обрезками. Он не понимает врагов в дорогих костюмах и войн в тени. Для него сила — в кулаке и автомате. А я… — он тяжело вздохнул, — я вижу врага, которого не могу схватить за горло. И защищаю то, что можно сломать одним неверным шагом. Тебя. — Он протянул руку через стол, коснувшись ее пальцев. Прикосновение было теплым, но тревожным. — Он видит в этом слабость. Другие могут видеть так же.
Оливия сжала его пальцы. Ее собственный страх смешивался с ужасом за него. Ярослав не был просто ворчливым стариком. Он был опасен. И его слова о «сильных людях» и «ропоте» были не пустой угрозой. Она вспомнила телефонный разговор, слово «Рита». Это был заговор. Назревающий, опасный. И Ярослав стоял в его центре.
— Ян, — начала она осторожно, — Ярослав… он… — Как сказать? Как предупредить, не выдав свою случайную подслушанную тайну? Не спровоцировав ярость Яна против старого друга без железных доказательств?
Он перехватил ее взгляд, полный тревоги. Его собственные глаза сузились.
— Что с Ярославом, Оливия? — спросил он тихо, но очень внимательно. — Ты что-то видела? Чувствуешь?
Ее врачебная интуиция кричала «Опасность!». Но страх перед последствиями, перед возможной ошибкой, парализовал язык. Она лишь покачала головой, отводя взгляд.
— Просто… он кажется очень зол. И… опасен.
Ян долго смотрел на нее, его взгляд был тяжелым, анализирующим. Потом он кивнул, медленно отнял руку.
— Я знаю, — сказал он просто. Но в этих словах прозвучало нечто большее, чем признание настроения Ярослава. Звучало предупреждение. И для себя, и для нее. — Будь осторожна. Доверяй только Тихону. И… мне.
Он встал и ушел, оставив Оливию одну среди роскошной сервировки и недоеденной еды. Воздух в столовой казался отравленным. Ржавчина преданности разъедала стальные узы ближнего круга. Заговор зрел. И Оливия, со своей врачебной наблюдательностью и страхом, оказалась первой, кто учуял его запах — запах измены и старой крови. Теперь ей предстояло решить: молчать и надеяться, что Ян справится сам? Или найти способ предупредить его или Тихона, рискуя спровоцировать взрыв раньше времени? И как это сделать, если даже стены, казалось, имели уши Ярослава? Клетка не только защищала, но и душила, и теперь ее прутья угрожали стать ловушкой для них всех.
Глава 43
Тревожный звонок разбудил Оливию глубокой ночью. Не телефон у кровати — старый, резкий звонок внутренней связи, висевший в коридоре. Сердце бешено заколотилось. За окном — кромешная тьма. Время, когда случается самое страшное.
Она накинула халат, вышла в коридор. Охрана у ее двери стояла по стойке смирно, лица напряжены, но избегали ее взгляда. По коридору бесшумно прошмыгнули двое людей Тихона — не охраны, а «чистильщиков», те самые безликие тени, которых обычно не видно. Они направлялись в сторону служебного крыла. Туда, где были старые склады... и подвал.
Холодный ужас сковал Оливию. Нашли . Слово всплыло само собой. Нашли заговорщиков. Или поймали их с поличным. Или... начали.
Она не думала, действовала на инстинкте. Схватив фонарик (электричество в коридорах горело, но там, внизу...), она пошла следом, стараясь ступать бесшумно. Охранник у ее двери сделал шаг, чтобы остановить, но она бросила на него взгляд — не просящий а, полный неотложной необходимости. Он замешкался, и этого хватило. Она скользнула в темный проход за «чистильщиками».
Спуск в подвал был узкой, крутой бетонной лестницей. Воздух становился холоднее, тяжелее, пахнущим сыростью, пылью и... чем-то еще. Медными? Ржавчиной? Нет. Кровью . Еще свежей.
Голоса долетали снизу. Резкие, командные. Голос Тихона, металлический и неумолимый. И голос... Яна . Низкий, хриплый, лишенный всякой эмоции, кроме леденящей, абсолютной власти. Голос судьи и палача в одном лице.
Оливия замерла на последних ступенях, прижавшись к холодной стене. Сердце колотилось так, что казалось, вырвется из груди. Она выглянула из-за угла.
Подвал был огромным, полупустым пространством, освещенным лишь несколькими тусклыми лампочками под потолком. В центре, под самым ярким светом, стоял Ян. Не в пижаме, а в черной рубашке и брюках, будто не спал вовсе. Рядом — Тихон, его каменное лицо в тенях казалось маской смерти. Перед ними на коленях, спиной к Оливии, были трое. Их руки связаны за спиной. Один трясся мелкой дрожью, другой сидел сгорбившись, третий — высокий, седой — сидел прямо, с непоколебимым, хотя и смертельно бледным достоинством. Ярослав.
По периметру, в тени, стояли люди. Не охрана виллы. Люди Ярослава? Или Яна? Их лица были скрыты, позы напряжены.
–...деньги Сенатора, — доносился голос Тихона. Он читал с планшета, но звучало это как зачитывание приговора. — Передача данных о графике выездов, схемы охраны периметра... Попытка саботажа системы связи в ночь нападения у ресторана... Связь с изгнанной Ритой как посредником... Планируемое устранение "слабой точки" с последующей дестабилизацией... — Тихон поднял голову, его взгляд упал на Ярослава. — Предательство, Ярослав Васильевич. По всем пунктам. Своих. Пахана. Законов, по которым мы жили.
Ярослав не опустил головы. Он посмотрел прямо на Яна.
— Законы? — Его голос, обычно хриплый, сейчас звучал удивительно ясно, полный горечи и презрения. — Ты сам их растоптал, Ян. Ради этой... — он не закончил, но все поняли. — Ты ведешь нас к гибели. Сенатор — гидра. Отрубишь одну голову — две вырастут. А ты тратишь силы, кровь и уважение на защиту мишени! Я пытался спасти то, что мы строили! Спасти тебя от твоей же слабости!
Ян не шелохнулся. Только тень промелькнула в его глазах — не сомнение, а что-то более страшное: разочарование, переходящее в лед.
— Слабость, — повторил он тихо. Слово повисло в тяжелом воздухе. — Ты
