Князь поневоле. Регент - Илья Городчиков
— Жду, Федор Игнатьевич. Зубов будет вашим связным. Только ему доверяю в этом деле.
Лыков поднялся с обломка колонны, его тень гигантски заплясала на стенах часовни.
— Интересные времена, князь, — бросил он на прощание, уже растворяясь в темноте у дальнего выхода. — Доживем — увидим, кто кого переиграл. Савнов… он не так прост, как кажется. Играть с огнем народного гнева — дело опасное. Можно и самому сгореть.
Его шаги затихли. Холодный пот выступил на спине под мундиром. Я только что сделал шаг в бездну. Пожал руку дьяволу во имя спасения… чего? Власти? Петра? Или просто шанса выжить? Лыков был прав. Савнов был гением демагогии, уловившим главную струну — жажду мира и ненависть к князьям. Связаться с ним, даже через Тарасова, значило впустить этот вирус в свое собственное шаткое царство. Солдаты, услышав, что их командующий «сотрудничает» с вождями восстания, могли понять это по-своему. Рабочие — потребовать немедленных свобод. Казаки — увидеть слабость.
Ожидание ответа Тарасова стало новым видом пытки. Каждый день приносил сводки о новых успехах «Зеленой Армии» в Тамбовской губернии, о разгроме еще одного княжеского отряда, о расширении зоны контроля. И каждый день — тревожные вести с Уралмаша: забастовка сорвалась, но напряжение не спадало, агитаторы работали активнее, находили листовки с призывами к «братанию» с войсками Савнова. Зубов докладывал, что его люди «нейтрализовали» несколько особенно активных подстрекателей, но шепоток не утихал. Солдаты в окопах вокруг Екатеринбурга, мерзнущие в весенней грязи, слушали запретное радио на трофейных приемниках. Слово «Собор» витало в воздухе, как запах грозы.
Через неделю пришел ответ. Не через Лыкова лично, а через зашифрованную радиограмму, перехваченную и расшифрованную людьми Зубова. Текст был лаконичен, груб, как удар топором:
*«Ермакову, предложение Лыкова рассмотрено. Оружие, патроны, разведданные по Волконским и Долгоруким — принимаем. Ждем первый эшелон с грузом на ст. Инжавино к 25 марта. Карты — сейчас. Запасы княжеских складов в Моршанске — наше. Взамен — не трогаем ваши обозы на участке Тамбов-Пенза. О Петре и будущем — потом. Сначала сокрушить кровопийц. Григорий Тарасов. За Вольную Землю».*
Никаких любезностей. Никакого признания титулов. Голая сделка. Но он согласился! Клюнул на приманку реальной помощи против общего врага. Первая часть плана сработала. Теперь нужно было выполнить свою часть — отгрузить оружие, которое так нужно здесь, на фронте, и отправить его в тамбовские степи на борьбу с князьями. Циннизм ситуации был вопиющим. Я отправлял патроны, чтобы убивали солдат Волконских, которые, возможно, завтра могли бы стать моими солдатами, если бы обстоятельства сложились иначе. Но сентиментам не было места. Это была война на уничтожение.
Отгрузка прошла в глубочайшей тайне. Несколько вагонов с трофейными винтовками, японскими патронами, купленными по старым каналам, гранатами и картами расположения княжеских частей под Казанью и в верховьях Волги отправились под видом снабжения для дальнего гарнизона. Зубов лично подбирал охрану из самых проверенных, немых как рыбы, людей. Каждый ящик, отправленный на юг, был ножом в спину Волконских и Долгоруких. И в то же время — вкладом в наше возможное будущее.
Именно через Тарасова, спустя еще несколько дней напряженного молчания, пришла ниточка к самому Савнову. Не прямой контакт, конечно. Но послание. Опять радиограмма, на этот раз более пространная, явно диктовавшаяся человеком иного склада — не крестьянским вожаком, а политиком и оратором:
«Князю И. О. Ермакову, да простит меня история за этот титул! Ваша помощь братьям на Тамбовщине замечена и… оценена. Григорий Петрович сообщает о своевременном прибытии груза. Это — жест. Жест человека, видящего бессмысленность дальнейшей братоубийственной бойни, устроенной княжескими кликами. Земский Собор в Москве призван положить ей конец. Мы созываем делегатов от всех земель, сословий, народов России — чтобы они САМИ решили судьбу Отечества. Вы контролируете Урал и Сибирь. Ваш голос, голос ваших солдат и рабочих, должен быть услышан в Москве. Предлагаю обмен представителями. Для начала. Чтобы обсудить пути прекращения кровопролития ВСЕЙ России и обеспечить свободное волеизъявление на Соборе. Ваши гарантии безопасности — залог наших. Борис Савнов. От имени Временного Присутствия Земского Собора».
Текст был виртуозен. Никаких прямых обязательств. Никакого признания моей власти или власти Петра. Но было предложение диалога. Признание меня как силы, контролирующей огромные территории. И главное — намек на то, что мой «голос» и голос моих людей может быть «услышан» на этом мифическом Соборе. Для моих солдат, слушающих подпольные радиопередачи, это было бы сигналом: их командующий не враг «народной воли», он — участник процесса. Для рабочих — слабой надеждой, что их требования могут быть услышаны не через забастовку, а через «законные» каналы Собора. Для меня — возможностью влиять, тянуть время, маневрировать.
Но цена… Лыков предупреждал. «Публичный и болезненный жест». Савнов требовал обмена представителями. Это значило впустить его людей в Екатеринбург. Дать им увидеть нашу слабость, наши противоречия. Дать им возможность агитировать наших солдат и рабочих прямо здесь. Это был риск колоссальный.
Я вызвал Зубова. Протянул ему депешу.
— Читай. Что скажешь?
Он прочитал, лицо оставалось каменным. Потом поднял глаза.
— Играем с огнем, ваше сиятельство. Его «представители» — это шпионы и агитаторы высшей пробы. Они за месяц разложат половину гарнизона. Рабочие на заводах взвоют о немедленных выборах в свой «совет» и отправке делегатов в Москву. Контролировать их будет невозможно.
— Знаю, — ответил я. — Но отказать — значит показать Савнову, что мы боимся. Что мы — часть старого мира, которую нужно смести. Значит, потерять то призрачное доверие, которое начал завоевывать наш «жест» с оружием для Тарасова. Значит, дать ему карт-бланш объявить нас такими же врагами народа, как Волконские и Долгорукие. А это… это объединит против нас и его, и остатки князей, если они уцелеют. Нас раздавят.
Зубов помолчал.
— Тогда — железная изоляция. Место проживания — под усиленной охраной. Никаких контактов с населением без нашего человека. Никаких речей. Только официальные встречи с вами или с уполномоченными. Каждое их слово — на контроле. Каждый шаг. И… готовность в любой момент «обнаружить» их связь с вражеской разведкой и ликвидировать.
Цинично. Практично. По-зубовски.
— Согласен, — кивнул я. — Готовь все. И передай Лыкову: «Принимаем предложение об обмене представителями. Гарантируем безопасность и условия для работы. Ждем. Князь Ермаков. Во имя мира в России».
Ответ пришел быстро, почти немедленно. Краткий и емкий:
«Принято. Наши люди выедут через неделю. Ждите. Б. С.»
Итак, мост был построен.
