Князь поневоле. Регент - Илья Городчиков
— Устроить встречу, — сказал я, не как вопрос, а как приказ. — Тихо. Без свидетелей. Скажи ему… — я сделал паузу, подбирая слова, которые должны были дойти до старого циника, — скажи, что князь Ермаков помнит старые заслуги. И что нынешняя игра князей ему осточертела. Что он видит, куда дует ветер. И хочет поговорить. О будущем России. О том, как поставить точку в этой бойне.
Зубов не моргнул. Его профессионализм был выше удивления. Он лишь чуть прищурился.
— Риск огромный, ваше сиятельство. Если узнают…
— Если не попробуем, Зубов, нас сомнут либо Волконские с Долгорукими, объединившиеся против Савнова, а потом и против нас, либо сам этот «Собор», когда его волна докатится до Урала. Наши солдаты уже слушают его радиоголос. Наши рабочие шепчутся о «народной власти». Мы зажаты между молотом и наковальней. Иногда, чтобы выжить, нужно прыгнуть в пропасть, надеясь схватиться за ветку на другой стороне. Лыков — та ветка. Найди его. Передай.
Он кивнул, коротко, по-военному. — Будет сделано.
Ждать пришлось недолго. Лыков, как истинный мастер конспирации, выбрал место и время с изощренной простотой — полуразрушенную часовню в заброшенном приисковом поселке в двадцати верстах от Екатеринбурга. Добраться туда ночью, по раскисшим от оттепели дорогам, на тряском штабном «паккарде» было испытанием. Боль в ноге ныла нестерпимо, сливаясь с общим изнеможением и нервным напряжением. Охрана — только Зубов да двое его самых проверенных людей, замерших в тени у входа.
Он сидел на обломке колонны, кутаясь в поношенную енотовую шубу, в свете фонаря, который держал Зубов. Время и смута наложили на Лыкова свой отпечаток: лицо, всегда напоминавшее мудрую, но хищную птицу, покрылось сетью глубоких морщин, глаза запали, но горели тем же острым, всевидящим интеллектом. Он не встал при моем появлении, лишь слегка кивнул.
— Князь, давно не виделись. Помните, как мы нашу прусскую группировку спасли? Тогда нам казалось, что мы совершаем преступления для того, чтобы не допустить ещё большего преступления. А теперь это лишь история.
— Времена меняются. — я сел напротив. — Не до веселья нынче. Спасибо, что откликнулись.
— От старых дел. — усмехнулся он, и в усмешке было больше иронии, чем тепла. — Да и новости нынче такие… захватывающие. Весь мир ходит вверх дном. Москва теперь вольный город, тамбовские мужики князей, как тараканов травят. А вы тут… Урал осваиваете. С мальцом-императором.
— Я бы сказал, что этому мальцу уже скоро будет просто негде править, если мы не найдём выход. — я хмыкнул. — Волконские и Долгоруковы против Савнова объединяются. Они задавят его или он их. В любом случае, им уже нельзя так спокойно относиться к сибирским и уральским ресурсам. Как пить дать пойдут сюда — к ресурсам и заводам, к Петру. А мои силы тают. Народ устал от мясорубки, свои давят своих. Он слушают Савнова. Он начинает верить в этот «Собор».
— А вы верите?
— В демократию? Лишь как очередную возможность легитимизировать свои решения, но уже под благодатной целью волеизъявления народа.
— И что вы предлагаете, князь? Сложить к ногам юного Петра Алексеевича венок и признать Савнова? Маловероятно. Будь вы из сдающихся, то уехали бы из страны одним из первых.
— Я из выживших и понимаю, что враг моего врага может быть моим временным союзником. Князья — наши общие враги. И Савнова, и Тарасова, и меня. Теперь старые династии больше походи на прошлое. Кровавое и прогнившее. Савнов предлагает нечто новое. Возможно иллюзию, но за которой идут уже сейчас тысячи, а потом могут и сотни тысяч. Я не собираюсь становиться под его знамена. Но я могу… направить их удар. В нужное время. В нужное место.
В часовне повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием коптилки и завыванием ветра в проваленных окнах. Лыков медленно кивнул.
— То есть, вы хотите использовать «Зеленую Армию» Тарасова и ополчение Савнова как таран против Волконских и Долгоруких? Пока они сцепятся в смертельной схватке, укрепить свои позиции здесь?
— Не просто использовать, — поправил я. — Помочь им. Обеспечить фланг. Снабдить, чем сможем — оружием, патронами, разведданными о передвижениях княжеских войск. Стать… надежным тылом для их борьбы против общего врага. А после… — я сделал многозначительную паузу, — после, когда князья будут сокрушены народным гневом, можно будет говорить о будущем России. О том, какое место в нем займет законная власть наследника Петра Алексеевича… и те, кто помог народу сбросить иго узурпаторов.
Лыков усмехнулся снова, но на этот раз в его глазах мелькнул искренний интерес, азарт игрока.
— Хитро, князь. Очень хитро. Деликатно пристегнуться к народному гневу, чтобы уничтожить старых врагов чужими руками, а потом… а потом, когда народ устанет и растеряется, предложить ему «законную» альтернативу в лице мальчика и его… регента. Цинничный. Опасный. Возможно, гениальный в своей наглости. Тарасов… он фанатик. Но не дурак. Он почует подвох.
— Тогда пусть почует выгоду, — парировал я. — Оружие, патроны, карты расположения княжеских частей, информация о их передвижениях по железным дорогам — это не подвох, Федор Игнатьевич. Это реальная помощь. Которая спасет жизни его «зеленым» парням и приблизит победу над теми, кто десятилетиями выжимал соки из тамбовской земли. А что касается будущего… будущее решит Земский Собор, не так ли? — Я произнес это с легкой, почти издевательской интонацией. — Кто знает, может, у Петра Алексеевича найдется там место? Как символу примирения старой России с новой.
Лыков задумался, перебирая четки. Минута тянулась мучительно долго.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Я передам ваше… предложение. Тарасову. Прямо. Без посредников. У меня есть канал. Но предупреждаю — он груб. Упрям. И ненавидит аристократов лютой ненавистью. Ваше имя вызовет у него рвотный рефлекс. Убедить его будет трудно. Савнов… тот умнее. Прагматичнее. Но до него сложнее дотянуться. Начнем с Тарасова. Если он клюнет… тогда, возможно, и до Москвы дойдет ниточка. Ждите вестей. Не быстрых. И будьте готовы к тому, что первым «жестом доброй воли» от вас потребуют не карты, а что-то… публичное. И болезненное.
Я кивнул. Цена будет. Я это понимал.
