Князь поневоле. Регент - Илья Городчиков
— Ваше сиятельство, — он поклонился, едва касаясь рукой фуражки. — Третий цех вышел на проектную мощность по снарядам. Четвертый — отстает. Не хватает легированной стали. Ждем эшелон с Уфы. Если придет…
— Если не придет? — спросил я, шагая по гулкому, пропахшему машинным маслом и угольной пылью цеху. Мимо сновали рабочие, женщины в платках, подростки. Их лица были изможденными, потными. Взгляды, брошенные в мою сторону, — быстрые, исподлобья, без радости, без ненависти. С усталой покорностью.
— Если не придет… — Лебедев сглотнул. — Будем переплавлять рельсы. Качество упадет. Снаряды могут рваться в стволах. Риск огромный.
Я остановился у станка, где подросток лет пятнадцати, стоя на ящике, точил болванку для корпуса гранаты. Его руки дрожали от усталости или от страха. Рядом, у раскаленной печи, работали двое взрослых мужчин. Один хромал, волоча ногу — старый фронтовик?
— Людей хватает? — спросил я, хотя знал ответ.
— Не хватает, ваше сиятельство, — ответил Лебедев без колебаний. — Мобилизация забрала лучших, самых крепких. Остались старики, женщины, дети да те, кого забраковала медкомиссия. Работаем по двенадцать часов. Паек… паек стараемся держать, но мука с примесями, мясо — редкость. Устают. Ошибаются. Брак растет.
Он указал на угол цеха, где грудился ящик с явно кривыми, некондиционными корпусами снарядов. Утиль. Потерянные время, силы, ресурсы.
— Агитаторы? — спросил я тише.
Лебедев нахмурился. — Есть. Шепчутся. Особенно в обеденные перерывы. Говорят, что война — не их дело. Что пока мы тут снаряды льем, их семьи в деревнях голодают. Что Петер… что Его Императорское Высочество — лишь кукла. Требуют мира любой ценой. — Он понизил голос. — Вчера в литейке чуть не дошло до драки. Наши… люди Зубова… успокоили. Двух самых активных увели. Но шепоток не утих.
Я смотрел на искры, вылетающие из-под резца подростка, на капли пота на его висках. Эта усталость, это глухое недовольство были страшнее открытого бунта. Они разъедали наш тыл изнутри, как ржавчина. И Зарубин, со своей прямолинейной жестокостью, возможно, был прав в своем решении. Но я не мог. Не хотел начинать с расстрелов на родных заводах. Это был путь к немедленному взрыву. Нужно было искать другой выход. Увеличить пайки? Откуда? Зерно реквизировали до предела, подвоз с востока был ненадежен. Уменьшить нормы выработки? Значит, меньше снарядов на фронт. Больше риска, что фронт рухнет, и тогда придут волконцы или долгоруки, и заводы все равно остановятся, а рабочих — перевешают или отправят в окопы без обучения.
Тупик. Гнетущее ощущение, что все наши усилия, все жертвы — лишь отсрочка неминуемого краха. Мы строили дом на песке, а шторм приближался со всех сторон.
Вернувшись в ставку — бывший особняк горного инженера, мрачный и неуютный, — я застал Зубова, ожидавшего меня с докладом. Его лицо было еще бледнее обычного, в глазах — не привычная холодная расчетливость, а тревога.
— Ваше сиятельство, — он встал. — Срочное донесение из Москвы. По нашим каналам и через нейтральных коммерсантов.
Он протянул мне несколько листков, исписанных убористым почерком шифровальщика и уже расшифрованных. Я сел за массивный дубовый стол, отодвинув карты с пометками наших и предполагаемых вражеских сил.
«…Ситуация в столице кардинально изменилась. После недели относительного затишья, когда основные силы Долгоруких и Волконских отвели от города для перегруппировки, в Москве началось массовое восстание…»
Я пробежал глазами дальше. Описывалось, как толпы горожан, рабочих, солдат гарнизона, уставших от бессмысленной бойни «князей-кровопийц», заполнили улицы. Не под красными знаменами, не под знаменами какого-либо претендента. Под лозунгами, которые заставили мою кровь похолодеть.
«Долой всех князей!», «Хватит крови!», «Народ сам выберет себе царя!», «Вся власть Земскому Собору!»
— Земский Собор? — вырвалось у меня. — Это что за чертовщина?
— Читайте дальше, ваше сиятельство, — типо сказал Зубов.
Я продолжил. Восстание возглавил не военный, не аристократ, не известный революционер. Возглавил человек по фамилии Савнов. Борис Викторович Савнов. Бывший умеренный социалист, террорист, отбывавший каторгу при старом режиме, затем амнистированный и даже избиравшийся в какую-то городскую думу. Фигура харизматичная, оратор блестящий. Он сумел объединить под своими лозунгами невероятный конгломерат сил: остатки городской интеллигенции, уставших от войны солдат, рабочих с окраин, даже часть мелкого купечества, разоренного междоусобицей. Его идея была проста и потому притягательна в хаосе: все нынешние претенденты на трон — узурпаторы и убийцы. Никто из них не имеет легитимного права на власть. Пусть народ сам, через всенародно избранный Земский Собор, собираемый впервые за сотни лет, решит судьбу страны. Выберет новую династию, утвердит новые законы, заключит мир. А пока — никакой власти князей! Москва объявляется «вольным городом» под защитой Народного Ополчения Савнова.
«Восставшие захватили Кремль, Арсенал, ключевые городские мосты. Войска Волконских и Долгоруких, застигнутые врасплох, отступили к окраинам, неся потери. Савнов обратился по радио ко всей России с Манифестом, призывая города и земли сбрасывать власть „кровавых княжеских клик“ и посылать делегатов на Земский Собор в Москву. Его призыв… находит отклик, особенно в центральных губерниях, измученных войной и грабежами…»
Я откинулся на спинку кресла, чувствуя, как ком ледяного ужаса сжимает горло. Савнов. Земский Собор. Народный выбор династии. Это было гениально. И смертельно опасно. Для всех нас. Для Долгоруких, Волконских. И для меня.
Пока мы, князья, резали друг друга за право обладать троном по праву крови и завоевания, этот человек ударил в самое уязвимое место — в усталость и отчаяние народа. Он предложил не нового узурпатора, а процесс. Миф о народной воле. Окончание войны не силой оружия, а силой «законного волеизъявления». Это был удар под дых самой идее наследственной монархии, на которой держалась наша легитимность. Петр Щербатов? Он был Рюриковичем лишь по женской линии, мальчиком, чья власть целиком зависела от моей шпаги. На «свободных выборах» Земского Собора у него не было бы никаких шансов против популярного генерала, богатого купца или даже самого Савнова, ставшего бы, несомненно, «народным избранником».
Идея могла быть утопией. Земский Собор XVII века был далек от демократии. Но в нынешней России, жаждущей мира и порядка, этот миф мог стать мощнейшим оружием. Савнов, провозгласив Москву «вольным городом», бросал вызов всем княжеским группировкам сразу. И если он удержит столицу, если его призыв найдет широкий отклик… Волна народного гнева и надежды могла смести все на своем пути. В том числе и наш хрупкий уральский плацдарм. Мои мобилизованные мужики, рабочие на заводах, уставшие от войны казаки — они
