Князь поневоле. Регент - Илья Городчиков
— Проекты, князь, — вмешалась Ольга, её голос был ровным, медово-убедительным. — Необходимые проекты. Пока ты в походе, мы с Петром Алексеевичем не сидели сложа руки. Война войной, но люди ждут не только порядка, но и справедливости. Сибирь поддержала нас, но её поддержку нужно закрепить делами. Уже сейчас.
Пётр кивнул, подкрепляя слова Ольги:
— Верно. Народ измучен войной, реквизициями, произволом всяких атаманов и княжеских прихвостней. Крестьяне не знают, кому и сколько хлеба сдавать. Рабочие на заводах трудятся по двенадцать часов, а пайки скудные. Если мы хотим, чтобы Сибирь была не просто плацдармом, а опорой новой России, нужно показывать путь. Путь к лучшей жизни. Не после победы — сейчас.
Я подошёл к столу, опираясь на трость. Усталость накатила волной, смешанной с раздражением. Они играли в государственных мужей, сидя в относительной безопасности Омска, пока мои солдаты гибли в грязи под Тюменью, выковыривая опричников Волконских из вокзальных подвалов.
— «Лучшая жизнь»? — мои слова прозвучали резче, чем хотелось. — Сейчас, Петр Алексеевич? Когда каждый патрон на счету, когда Волконские или Долгорукие могут в любой момент рвануть с запада, а у нас едва три дивизии наскребли вместе с ополчением? Вы предлагаете резать курицу, несущую золотые яйца, посреди осады? Мы сражаемся, пытаясь восстановить власть в стране и посадить вас на законный престол? Лишние проблемы нам сейчас не нужны.
— Мы предлагаем не резать, а кормить её правильно! Чтобы яйца были! Эти проекты — не прихоть, князь. Это необходимость! Крестьяне должны знать, что земля, которую они обрабатывают, останется за ними или будет справедливо разделена после войны. Нельзя бесконечно выколачивать из них хлеб силой! Рабочие должны видеть, что их труд ценят, что есть перспектива улучшений. Иначе… иначе к ним придут другие. С красными книжками и посулами мгновенного рая. Зубов докладывал об их следах даже здесь!
Он говорил горячо, с той юношеской прямотой, которая не терпит полутонов. И в его словах была доля правды. Опасность красной пропаганды, подогреваемой вестями о европейских и южноамериканских пожарах, была реальна. Но его решение было как попытка тушить начинающийся пожар бензином.
— Пётр Алексеевич, — попытался я смягчить тон, но твёрдость осталась. — Я не против реформ. Я против их времени. Сейчас вся наша энергия, все ресурсы должны быть брошены на одно: выжить и победить. Создать сильную армию. Взять Урал с его заводами. Обезопасить границы. Любая крупная реформа — это встряска. Встряска управленческого аппарата, который мы едва слепили за всё это время. Встряска в деревне, где каждый мужик и так на взводе от реквизиций. Встряска на заводах, которые работают на пределе, обеспечивая фронт. Сейчас это — бомба, заложенная под наши же ноги. Дай нам год… полгода… Екатеринбург, Пермь… Тогда можно будет говорить о земле и восьмичасовом дне, а лучше и вовсе дождаться, когда мы прорвёмся в Москву. Как только мы окажемся в столице, то тогда вашу легитимность никто не сможет оспорить.
— Год! — воскликнул Пётр, и в его глазах вспыхнуло неподдельное возмущение. — За год люди озвереют от нужды и несправедливости! За год красные агенты сколотят ячейки по всей Сибири! Мы не можем ждать, князь! Мы должны действовать! Показывать людям, что новая власть — это не просто новые мундиры на старых порядках! Что мы несём изменения!
— Изменения требуют стабильности, Ваше Высочество, — парировал я, чувствуя, как Ольга наблюдает за этим поединком с холодной оценкой в глазах. — А стабильность требует силы. Силы, которую мы пока только копим. Ваши проекты… — я ткнул пальцем в папку, — они благие. Возможно, даже правильные. Но их реализация сейчас отвлечёт лучших управленцев, которых у нас кот наплакал, на бумажную волокиту и улаживание неизбежных конфликтов. Вызовет волну спекуляций и недовольства среди тех, кто посчитает себя обделённым. Это не укрепление тыла, это его разбалансировка.
— Ты боишься перемен, князь? — тихо, но чётко спросила Ольга. Её вопрос повис в воздухе, острый как бритва. — Или боишься, что реформы уменьшат твою единоличную власть здесь и сейчас? Петр Алексеевич — законный наследник. Его слово должно быть законом. И если он видит необходимость начинать преобразования, его воля обязательна для исполнения.
Ловкий ход. Перевод стрелок с сути на мотивы. Пётр выпрямился, подпитываемый её словами. Я видел, как он впитывает эту роль — юного реформатора, борющегося с косным военным. Роль, которую так умело ему навязывала Ольга. А я, со своим прагматизмом, выглядел ретроградом, цепляющимся за военную диктатуру. Да, диктатурой жестокой, но необходимой в наших условиях.
— Я боюсь проиграть войну, Ольга, — ответил я с ледяной вежливостью. — Проиграть из-за того, что мы увязнем в преждевременных социальных экспериментах, когда враг не дремлет. Власть Петра Алексеевича никто не оспаривает. Но его власть зиждется пока на штыках солдат и рабочих, кующих эти штыки. Ослабить эту опору — значит предать и его, и всех, кто за ним пошёл. Реформы будут. Но когда мы сможем защитить их результаты. Не раньше.
Конфликт не разрешился. Он лишь затаился, как неразорвавшаяся граната. Пётр, сжав губы, сел, демонстративно углубившись в бумаги. Ольга продолжила смотреть на меня тем оценивающим, чуть презрительным взглядом, который я начал ненавидеть. Я вышел, оставив их в кабинете, наполненном запахом свежей бумаги и несвоевременных амбиций.
Последующие дни напряжение лишь нарастало. Пётр, подстрекаемый Ольгой и, видимо, подобранными ею «прогрессивными» советниками из числа томской интеллигенции и немногих либерально настроенных управленцев, начал действовать в обход Военного Совета. Появились «Высочайшие рекомендации», пока ещё не указы, но они оправлялись губернатору Удальскому и городским головам с предложением: «рассмотреть вопрос» об увеличении пайков для рабочих оборонных заводов, «изыскать возможности» для снижения непомерных налогов с крестьян в наиболее пострадавших волостях, «обратить внимание» на злоупотребления при реквизициях. Бумаги были составлены грамотно, с отсылками к «народному благу» и «укреплению доверия к законной власти наследника». Формально — благие пожелания. Фактически — мина замедленного действия.
Удальский, крепкий хозяйственник, но человек нерешительный и привыкший угождать начальству, метался как уж на сковородке. С одной стороны — ясно сформулированные указания от имени «Его Высочества». С другой — мои жёсткие инструкции о концентрации всех ресурсов на армии и жёсткой экономии. Он приходил ко мне, мял картуз в руках,
