Князь поневоле. Регент - Илья Городчиков
Дальше двигались осторожнее, высылая вперед казачьи разъезды. Они исчезали в белесой дымке, появлялись вновь, докладывая о пустой дороге, брошенных деревеньках. Картина запустения и страха. Люди прятались, едва заслышав гул моторов или топот коней. Однажды казаки пригнали трясущегося от страха мужика. Он клялся, что в его селе «никого чужого нет», что «все свои», что «в Тюмень не ходили». Глаза бегали, не смотрели в лицо. Зубов, сопровождавший колонну со своим небольшим отрядом контрразведчиков, отвел его в сторону. Разговор был коротким. Мужик вернулся бледный как смерть, залепетал о «казачках», что стояли в соседнем лесу дня три назад, человек двадцать, с пулеметом. Ушли на север. Куда — не знает. Пулемет… Это уже серьезнее. Пусть у них будет даже трофейный, доставшийся от англичан «Льюис» или авиационный пулемёт Бергмана, но это всё равно нынче стоит приличных денег. Возможно, что они захватили склад с трофейным оружием или смогли его где-то купить, но уже это наводило на выводы. Значит, не только шайки оборванцев воюют нынче в окрестностях Тюмени.
Ночь застала нас в чистом поле, не доходя до крупного села Ялуторовск. Зубов доложил у костра, приглушив голос. Радист поймал обрывки передач. Из Тюмени — хаос. Разные голоса, разные позывные. Кто-то кричал о наступлении «сибиряков», кто-то требовал подкреплений, кто-то передавал что-то невнятное про «совет рабочих депутатов». Поймали и более сильный сигнал, вероятно, из Екатеринбурга. Приказ какому-то полку двигаться на восток, «на подавление мятежа». Но название полка было незнакомым. То ли Долгоруких, то ли Волконских. А может, вообще местного сбора. Информационная каша. Хаос работал на нас. Пока они не могли понять, кто мы и откуда, пока не могли объединиться против общей угрозы. Но этот приказ… Значит, время действительно поджимало.
На следующий день до Ялуторовска добрались к полудню. Село встретило нас пустынными улицами и запертыми ставнями. Лишь на площади, у здания волости, стояла кучка людей во главе со старостой — седой, сгорбленный мужик с красным носом. Он вышел вперед, держа шапку в руках, низко поклонился.
— Ваше си… товарищ командир… — запнулся он, не зная, как обращаться. — Милости просим. Село ваше. Только не обижайте народ. Мы люди мирные.
— Гарнизон был? — спросил я резко, не слезая с подножки грузовика.
— Были, были солдатики… — закивал староста. — Да третьего дня снялись. Сказали, в Тюмень вызывают. Начальник ихний, поручик, сказывал, там бунт. Рабочие, мол, с завода бунтуют, красные флаги вывесили. Им усмирять велено.
Красные флаги? В Тюмени?
— Кто приказал усмирять? Чей поручик? — допытывался я.
Староста развел руками:
— Кто их знает, батюшка… Сказывал, «законная власть». Какая — не ведаю. Ушли в спешке, даже фуража не все забрали. — Он махнул рукой в сторону конюшен.
С момента, когда Рюриковичи окончательно пали, прошло не больше двух месяцев, но власть на местах теперь перестала справляться. Уж не знаю, кто вообще находился в Тюмени, но город и его окрестности нынче превратились в поле боя. Село прикрывал гарнизон, а значит он был важен для городской власти, но теперь он снят. В городе возможны беспорядки, быть может, что даже попытка установления власти пролетариата. К такому варианту власти я относился нормально, но насколько они будут договороспособны? Непонятно. Но, может быть, сопротивление будет не организованным военным, а стихийным и уличным. Либо же это была ловушка. Отвод войск, чтобы мы на всех парах ворвались в город? Может быть, но осторожничать поздно — гонка за Уральский хребет была в полном разгаре.
Нельзя было терять темп. Я приказал оставить в селе взвод ополченцев для порядка и охраны складов с фуражом. Основная колонна двинулась в сторону вперед — к Тюмени. Казаки должны были уйти далеко вперед, чтобы была хотя бы призрачная возможность увидеть засаду до того, как колонна попадёт в капкан. Особенно важно было обогнуть город с севера и востока, откуда могло прийти подкрепление — Тобольска и Екатеринбурга соответственно.
Последние десятки верст до Тюмени дались тяжело. Дорога стала совсем разбитой, грузовики буквально продирались сквозь снежную кашу и грязь. Мороз сменился оттепелью — худшее, что могло случиться. Снег таял, обнажая черную, вязкую жижу. Колеса буксовали, лошади вязли. Люди вымазались по уши. Но остановки не было.
Казачьи разъезды докладывали: передовые посты у въездов в город — брошены. На окраинах — баррикады, но пустые, разобранные на дрова. Видны столбы дыма в районе вокзала и заводов. Слышна редкая стрельба — не залпами, а одиночными выстрелами, как перебранка. Никаких признаков организованной обороны.
Мы подошли к Тюмени с юга, со стороны старого тракта, ближе к полудню следующего дня. Колонна растянулась, машины еле ползли. Я приказал остановиться на последнем пригорке, откуда открывался вид на раскинувшийся внизу город. Тюмень. Не Москва, конечно, но крупный узел, промышленный центр. Дым из труб многих заводов не шел — значит, не работали. По улицам — редкие фигурки, снующие, как испуганные тараканы. Никаких строев колонн, никаких укреплений на подступах. Лишь у самого въезда в город, у полуразрушенной кирпичной арки, виднелась баррикада из навороченных телег и какого-то хлама. Возле нее копошилось человек двадцать, но без оружия в руках. Казалось, они просто грелись у костра.
— Что за чертовщина? — пробормотал Сретенский, подошедший ко мне. Он приехал на броневике от своих «Туров». Его лицо, обычно саркастичное, было озадачено. — Где же они? Где гарнизон? Где эти «усмирители»?
— Либо уже в городе дерутся с бунтовщиками, либо… либо их вообще не было, — ответил я. Вариант с ловушкой все еще висел в воздухе. — Или сбежали. Зубов!
Контрразведчик подошел мгновенно.
— Ваше сиятельство?
— Возьми пару человек, подъезжайте к той баррикаде. Разберитесь. Живым языком. Быстро. Стволами не размахивать, людей не пугать. Спроси про нужды в городе — может помочь чем-то сможем.
— Есть!
Скромный броневичок, приданный Зубову, урча слабоватым движком, скатился с пригорка и помчался по раскисшей дороге к въезду в город. Мы наблюдали в бинокли. У баррикады заметались. Несколько человек побежали прочь. Остальные
