Гумайюн-намэ. Басни и притчи востока - Автор Неизвестен
Когда же спустя некоторое время он пришел в себя, то грустным голосом сказал эмиру:
— О высокий повелитель правоверных! у меня много детей, и я их, горемычных, оставил дома голодными. У них со вчерашнего дня еще не было ни крошки во рту, и теперь, мучась от голода, они с нетерпением ждут моего возвращения. Но судьба требует, чтобы я исчез с лица земли, и мне остается только смиренно и без всякого ропота покориться предначертаниям Всевышнего. Так окажи же мне перед смертью одну последнюю милость!
— Говори, — сказал благосклонно эмир, — и если это окажется в моей власти, то я исполню твое желание.
— О высокий повелитель правоверных, — продолжал араб, — умоляю тебя великим именем Аллаха, сжалься над моими голодными детьми, которым скоро предстоит стать сиротами, и отсрочь милостиво мою казнь лишь на несколько часов. Ведь отложить — еще не значит отменить. А я тем временем выпрошу для несчастных своих детей хотя немного пищи у добрых людей, отнесу им и затем поручу их попечению какого-нибудь милосердного человека. Сегодня же вечером, раньше, чем закатится солнце, я вернусь сюда обратно и предоставлю свою жизнь в твое полное распоряжение. И тогда делай со мною, что тебе угодно.
— Хорошо, — отвечал эмир, — ради твоих детей я охотно исполню твою просьбу. Однако, к сожалению, я все же не могу нарушить нашего старинного обычая. Поэтому я отпущу тебя к детям, но лишь под тем условием, чтобы ты представил за себя кого-нибудь в поручители. И знай: если ты не сдержишь своего слова, то вместо тебя вечером будет обезглавлен твой поручитель.
При этих словах эмира Тай тоскливым взглядом обвел весь ряд присутствовавших сановников, ища с мольбою в глазах между ними хотя бы одного благородного человека. И вот его блуждающий взор упал на Шерика. И в глубокой печали воскликнул он, обращаясь к министру:
— О благородный Шерик! Будь великодушен и стань до солнечного заката моим поручителем перед нашим эмиром! Будь милостивым спасителем моих детей! Поверь мне, что как только я накормлю несчастных, я тотчас же вернусь сюда. И Всеблагий Аллах щедро вознаградит тебя за такое благое дело!
И благородный Шерик, не медля ни одной минуты, обратился к эмиру и сказал:
— Высокий повелитель! Я беру на себя поручительство за Тая. Будь милосерден и дозволь ему сходить к детям.
Тогда эмир тотчас же отпустил араба, и тот со всевозможною поспешностью удалился, обливаясь благодарными слезами.
Около полудня, когда солнце уже высоко стояло на небе, эмир насмешливо сказал Шерику:
— Ну, Шерик, готовься к смерти, потому что крайне невероятно, чтобы твой араб действительно сдержал свое слово и вернулся сюда обратно.
— Наш договор кончается только с закатом солнца, — возразил самым серьезным тоном министр; — а до тех пор я все еще нахожусь у тебя на службе.
Наконец солнце стало совсем закатываться, о Тае же все еще не было ни слуху, ни духу. Тогда эмир сказал:
— Ну, Шерик, наступает твой последний час. Готовься к смерти, и если хочешь высказать какое-нибудь предсмертное желание, то торопись, пока у тебя есть еще время.
Тогда благородный Шерик встал совершенно спокойно, с полным достоинством, совершил все предписанные законом омовения и, произнеся краткую молитву, с покорностью опустился на колени перед палачом. В это самое мгновение вдали, на самой границе пустыни показался человек, который поспешно бежал по направлению к городу. Это был Тай. В изнеможении и весь обливаясь потом, он, напрягая последние силы, старался как можно скорее добраться до эмира. Увидав своего благодетеля на коленях пред палачом, он поспешно подошел к нему, поднял его, обнял, поцеловал и затем сам опустился на его место, под топор палача. После этого он обратился к эмиру и сказал:
— Наше соглашение теперь кончилось. Я исполнил свои обязанности относительно детей, и готов ко всему. Делай же со мною, что тебе угодно.
Такое редкостное и удивительное происшествие повергло всех в величайшее изумление. Сам эмир погрузился на несколько минут в глубокое раздумье. Наконец он поднял голову и сказал:
— Во всю свою жизнь я не видывал ничего подобного и не слыхивал о столь своеобразных и удивительных людях. Ты, Тай, своею добросовестностью и верностью данному слову достигнул вершины того, что возможно для человека, и дал нам такой блистательный пример силы характера, что никто в мире не может сказать, что он тверже тебя в этом отношении. А ты, Шерик, — обратился он к последнему, — ты дал нам такой образец великодушия и благородства, что отныне никто не может более тебя заслуживать название великодушного. Да простит мне Аллах всю ту кровь, какая была здесь пролита в силу нашего отвратительного обычая. Отныне день Зе’у да будет совсем отменен, и пусть оба дня называются днями На’м. И пусть впредь мои подданные и в тот, и в другой день испытывают лишь одно удовольствие и одариваются щедрыми подарками.
Как сказал эмир, так и было исполнено. И он не только тотчас же помиловал Тая, но еще подарил ему два кошелька, полных золота, и прекрасную одежду.
Вот каким образом Тай твердостью характера спас себе голову, а своим детям — отца. Рассыпавшись в сердечных благодарностях перед эмиром Нуманом и своим спасителем Шериком, он простился с ними и довольный, счастливый вернулся домой.
Мечтания одного бедняка
У одного торговца медом был сосед, человек хотя и очень бедный, но исполненный большого благочестия. А торговец был человек зажиточный. Вот он ежедневно и стал давать бедному, благочестие которого ему очень нравилось, столько меду, сколько тому нужно было для пропитания. А так как бедняк был человек очень экономный, то скоро у него накопилось столько меду, что он наполнил им целый глиняный горшок до самых краев.
И вот однажды, посмотрев, сколько ему удалось скопить меду, он с радостью заметил, что этого меду у него стало уже довольно много. Тогда он подумал:
«А ведь очень недурно было бы, если бы мне удалось продать мой запас меду пиастров за десять. Я бы купил себе на эти деньги десяток овец. Через полгода каждая овца принесла бы мне по ягненку, и через год у меня уже было бы тридцать или сорок голов скота. А если бы дело пошло так и дальше, то
