Гумайюн-намэ. Басни и притчи востока - Автор Неизвестен

— Ты, кажется, с виду умный человек, — заметила лиса, выслушав рассказ путешественника. — Как же можешь ты говорить серьезно такой вздор? Зачем ты утаиваешь от меня правду и так явно лжешь мне в глаза?

— Нет, он рассказал тебе чистейшую правду, — сказала змея; — да вот и мешок, которому я обязана своим спасением.

Лисица представилась крайне удивленною.

— Не может быть, — ответила она и покачала головой. — Ну мыслимо ли, чтобы ты со своим длинным туловищем могла уместиться в таком маленьком мешке?

— Если ты не веришь, — возразила змея, — то я могу сейчас же при тебе снова забраться туда, и тогда ты собственными глазами убедишься в этом.

— Да, если бы мне собственными глазами увидать это, — заметила хитрая лиса, — то я, пожалуй, окончательно разобрала бы ваш спор и неопровержимо решила бы, кто из вас прав.

Тогда путешественник раскрыл мешок, чтобы змее было легче забраться в него, и та тотчас же вползла туда, так как речи лисицы пришлись ей очень по сердцу.

Когда лисица увидала, что змея уже совсем в мешке, то тихонько шепнула путешественнику:

— Молодой человек, враг твой теперь у тебя в полной власти; не упускай же удобного случая и убей его скорее.

Путешественник, услыхав эти слова, ударил несколько раз изо всей силы мешком, в котором находилась змея, оземь и таким образом избавил людей от дальнейших покушений со стороны коварной змеи.

Остерегайся же помогать коварному врагу даже в том случае, когда он находится в большой беде, чтобы впоследствии твоя собственная жизнь не подверглась опасности.

Дервиш и разбойники

Раз один бедный, но добрый и очень благочестивый дервиш по имени Данадиль, что значит Добрая Душа, отправился в Мекку на богомолье. Но вот в пустыне на него вдруг напали разбойники. Думая, что у него должны быть большие деньги, они вознамерились убить его. Данадиль, заметя это, сказал им:

— Я — человек бедный, и у меня едва наберется столько денег, чтобы прокормиться, пока я дойду до Мекки. Однако если вас так прельщает мое ничтожное имущество, то, пожалуй, возьмите его себе; только отпустите меня, чтобы я мог, хотя бы и с большими затруднениями, добраться до священного места, куда так горячо стремится душа моя.

Но жестокие разбойники на захотели отпустить его из опасения, чтобы он впоследствии не донес на них, и уже занесли над головою его кинжал с целью нанести ему смертельный удар. С отчаянием оглядывался дервиш вокруг себя, умоляя каждую былинку о помощи. И вдруг блуждающими взорами он увидел вдали стаю ворон, летевшую высоко в воздухе. И закричал он птицам:

— У меня нет ни малейшего средства спастись от этих жестоких людей. Они непременно хотят убить меня! И единственным свидетелем их злодеяния является Бог! Поэтому заклинаю вас, о летящие там в вышине, отомстите за мою смерть этим безжалостным людям!

Разбойники, услыхав слова дервиша, стали смеяться и подтрунивать над ним, а один из них спросил, как его зовут.

— Меня зовут Данадилем, — ответил дервиш.

— Ну это имя совсем не подходит к тебе, — сказали насмешливо разбойники. — Неужели же ты в самом деле думаешь, что птицы исполнят твою просьбу? Твой поступок ясно показывает нам, что ты — глупый невежественный человек, и избавить свет от такого дурака, как ты, право, не составит большого греха.

И с этими словами они прикончили его совсем.

Спустя некоторое время труп убитого был найден. И скоро в целом Дамаске только и было речи, что о бедном покойном дервише, которого все так любили за его благочестие. Принялись со всевозможным усердием искать его убийц, однако совершенно понапрасну. По найдено было ни малейшего следа, который указывал бы, кто мог совершить это преступление.

Прошло еще довольно времени, и вот наступил праздник Байрама. Множество правоверных собралось для молитвы на площадь перед мечетью. Тут же в толпе находились и разбойники. Вдруг их разом окружила стая ворон. С ужасным карканьем стали они носиться над головами злодеев, так что молитвенное настроение собравшегося народа оказалось совершенно нарушенным.

Один из разбойников был так поражен подобным действием птиц, что не мог удержаться и тихонько шепнул своему товарищу: «Право, мне кажется, что эти вороны в самом деле хотят отомстить нам за смерть Данадиля!»

Случайно один из соседей его услыхал эти слова и тотчас же распорядился арестовать разбойников. Они были затем подвергнуты строгому допросу, сознались искренно в своем преступлении и поплатились за него смертью на виселице.

Нуман ибн Мунзир, его министр Шерик и один араб по имени Тай

Жил-был некогда на свете один арабский эмир по имени Нуман ибн Мунзир. Во всей Аравии он был известен своею необычайной щедростью, и великодушие его прославлялось везде и повсюду. Был у него, между прочим, один советник по имени Шерик, пользовавшийся у всех величайшим уважением и доверием за свой возвышенный ум.

При дворе этого государя существовал один очень странный обычай, унаследованный еще от предков. В силу этого обычая для всех, кто имел какую-либо просьбу к эмиру, установлено было два дня в неделю. Один из означенных дней назывался На’м (счастливый день), а другой, напротив, носил наименование Зе’у (несчастливый день). Всякого, кому выпадала удача появиться при дворе в день На’м, эмир принимал самым любезным образом и щедро награждал дарами, так что проситель возвращался домой счастливым и довольным. Но кто имел несчастие прийти к эмиру в день Зе’у, тот терял свою голову под топором палача.

И вот раз случилось так, что один бедный араб по имени Тай, отец многочисленного семейства, наслышавшись много о великой доброте эмира, вздумал обратиться к нему в надежде, что столь прославленная щедрость этого государя сразу положит конец всем удручавшим его бедствиям. И оставив своих полуголодных детей в деревне, он отправился в город.

Добравшись после длинного, продолжительного пути до конечной своей цели, Тай тотчас же отыскал дворец и, исполненный самых радужных надежд, предстал пред эмиром. Произнесши сначала в виде приветствия несколько превосходных стихов в честь эмира, он затем в самых трогательных выражениях рассказал ему о своих нуждах и о своей бедности.

Но случайно тогда был именно день Зе’у, и эмир в силу старинного обычая отвечал просителю, что не только не может помочь ему, а даже принужден велеть отрубить ему голову. Услышав из уст самого Нумана свой