Секс и судьба - Франсиско Кандидо Хавьер
— Вот они. Для маленькой собачки в её состоянии родной таблетки должно хватить.
— Значит, они такие сильные? — спросила девушка, стараясь вновь обрести мужество.
— Это настоящие бомбы, к которым прибегают очень редко.
И чтобы придать значимости и с целью завоевать её доверие к этим таблеткам, добрый аптекарь сослался на то, что всё же он не может давать такие лекарства без рецепта. На его плечи ложится большая ответственность.
Но девушка настаивала. Пусть аптекарь не боится. Ветеринар обязательно выпишет документ. Она спросила, не может ли он дать ей десять таблеток. Всё же лучше действовать наверняка. Она уже не могла слышать её стоны под кроватью.
Саломон думал, думал… Он вернулся в подвал и выбрал десять успокоительных таблеток слабой силы. Если бы она их выпила, она произвели бы лишь благотворный эффект, дав ей восстановительный сон.
Марита поблагодарила его и распрощалась. Саломон посоветовал её всё же отдохнуть и подумать.
Мы проследовали за ней.
Медленным шагом она прошла два жилых квартала, вышла на Атлантический проспект и зашла в бар.
Она попросила стакан простой воды без газа, в пластиковом стаканчике. Её любезно обслужили, и она перешла через асфальтовую полосу проспекта, с тротуара сошла на серебристый песок и устроилась в уголке пляжа, показавшемся ей наиболее тёмным…
Она желала смерти на берегу моря, того безмятежного и доброго моря, которое никогда не отталкивало её, думала она в слезах… Она хотела уйти из жизни, созерцая это море, бесхитростно обнимавшее её…
Перед тем, как совершить акт, который она считала последним, она вновь вспомнила о своей матери, которой не знала, и почувствовала себя ещё более несчастной. Будучи отвергнутой человеком, которому отдалась, она всё же имела крышу над головой в момент своего прощания. Марита — нет. С ней дурно обошлись, унизили, изгнали. Ей приходилось покидать мир под заимствованным именем, которое она теперь ненавидела… Она считала себя хламом земли, она думала освободить всех, отказавшись от своего существования. Она вновь подумала о тех счастливых утренних часах, которых у неё было множество раз, утренних часах, когда она радовалась чистому воздуху, приходившему со стороны моря и под защитой Солнца. Ей казалось, она вновь видела многолюдные массы по воскресеньям, которые по-братски смешивались в ласках пенистых волн. Ей казалось, что она снова слышала крики и смех детей, которые отбивали мяч или играли в петеку[19]… У неё, возможно, и не было приюта, где умереть, но у неё был пляж, гостеприимный и дружественный, который объединял тысячи незнакомых людей, никогда не задавая им нескромных вопросов, обнимая своими руками всех, как истинных братьев…
Она застонала и долго плакала, пока мы с братом Феликсом ждали, когда она заснёт, чтобы противостоять её возможным проблемам.
Марита вложила десять таблеток в рот и проглотила их одним глотком, запив чистой водой. Затем она прислонилась к каменной дорожной обочине, словно приготовилась медитировать… Из глаз выкатились слезинки, которые она посчитала последними в своей жизни, и предоставила бризу ласкать её волосы.
Её охватило мягкое оцепенение.
Я посмотрел на часы. Было без пяти минут час ночи.
Феликс помолился в течение нескольких мгновений.
Я не смог сразу понять, было ли это сделано по долгу наблюдения или в ответ на призывы наставника, но появились два развоплощённых дозорных, предложив свою помощь. Феликс принял её с признательностью, и пока вновь прибывшие караулили, мы оба принялись за своё дело в области восстановления: меры, направленные на то, чтобы избежать мысленного отдаления девушки от своего тела в хаосе, успокоительные пассы на силовых центрах, разнообразное стимулирование различных областей церебрального поля, нагнетание в вены. Мы использовали на практике детальные и долгие операции, магнитную акупунктуру духовного плана, в которой мой наставник показывал истинное мастерство.
Пролетели четыре часа, в течение которых Марита спокойно спала.
В успокоении, взгляд наставника выражал надежду… Но в этот миг внешне диковатый дворник оставил улицу и пошёл к нам, разбрасывая песок под ногами… Упорно глядя на спящую малышку, он ощутил любопытство. Меры, предпринятые наблюдателями, не оказали на него никакого воздействия. Бахвал, относительно молодой человек подошёл к ней и встряхнул её, проворчав: «просыпайся, потаскуха, просыпайся».
Факт, что с этим ребёнком так несправедливо грубо обходились, внутренне ранил меня, но более всего я страдал от той неимоверной боли, которая отражалась на лице Феликса, который, судя по тревожному его виду, всё отдал бы, чтобы материализовать свои руки и остановить агрессию.
— «Просыпайся, потаскуха, просыпайся»…
Пощёчины хлопали по её лицу, на котором ветер в своём милосердии осушил слёзы.
В изумлении мы увидели, как она в ужасе открыла глаза.
Каким надо было быть животным этому человеку, который, видя, как она дрожит, не постеснялся лапать её грудь своими похотливыми руками?
Несмотря на то, что она была в оцепенении, она спрашивала себя, действительно ли она мертва, и не находится ли она в аду, видя перед собой демона…
Она попыталась вскричать, но горло её оставалось немым.
Несмотря на всё это, она в ошеломлении встала и ускорила шаги, шатаясь на ходу. Преодолевая препятствия, она дошла до тротуара, где покрытая росой скамья приглашала к отдыху. Но ей не хватало спокойствия, которое могло бы позволить ей усвоить наши внушения. В полной растерянности она спустилась на асфальт, равнодушная к усиливавшемуся дорожному движению… Она шаталась из стороны в сторону, приходя в себя…
Автомобили проносились с большой скоростью, мопеды чихали и стреляли в настоящей гонке. Пешеходы проходили стороной, стараясь побыстрее попасть на работу или возвращаясь домой после ночной деятельности. Муниципальные служащие, занятые уборкой дорог и чисткой машин, принимались за работу с первых лучей восходящего дня.
Город готовился к новому дню.
Мы последовали за бедной малышкой, охваченные дурными предчувствиями.
Феликс казался мне почтенным воспитателем, который вдруг сошёл до оживления общественного пути с целью спасти любимое дитя. В состоянии между симпатией и почтением, я в печали сопровождал его, а он всё уменьшался и печалился, стараясь помочь…
Наполовину пьяные парни, стоявшие на углу улицы, разразились смехом, увидев шатавшуюся Мариту: «Бесстыжая пьяница, бесстыжая пьяница!». Проезжавшие водители выкрикивали оскорбления в её адрес. Ни одна сочувствующая рука не поддержала её в том оцепенении, в котором она находилась, и автомобиль, мчавшийся на большой скорости, зацепил и отбросил её, словно ошмётки плоти, брошенной на землю.
Машина скрылась из вида, набежали прохожие.
Девушки, возвращавшиеся в прогулок, в тревоге принялись кричать. Одна
