Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 7, 2003

— А что он может потерять, кроме зубов? — спросила попутчица.

— Надо быть в этой жизни зорким, бдительным, правда ведь, Ленок? — с невероятным жаром говорила Ирина, даже не удивившись, что узнала, как зовут попутчицу. — У него фамилия Малышонков, а я сменю фамилию. — И она захохотала.

— А дети есть?

— Дочь, когда выйдет замуж, тоже сменит фамилию. — И она опять захохотала: что, съел, Малышонков. — Знаете, Лена, меня до сих пор там, в Тирасполе, любит один однокурсник. Он, правда, женился недавно, слушайте, как говорят: шли три девушки, две красивые, а одна из политеха. Вот на этой третьей он и женился. Выйду за него, не выйду, все равно устроюсь работать, сколько можно быть домохозяйкой? Тем более, что у него тоже фамилия-то… не очень. Пятилетка — разве это фамилия?

Эх, куда ты такая побежала от мужа, думала попутчица, сидела бы на одном месте.

Ира же была полностью уверена, что про свое золото она Лене ничего не брякнула, только подробно объясняла ей, на примере кольца на руке, как искусно кабульские ремесленники выделывают из золота украшения. Она не заметила, как заснула, а потом снова выбрела из сна в явь. Только вдруг она опять лежит на верхней полке, во рту наждак, в голове — цех по выпуску чего-то гремящего. А сумки нигде не видно. Утро обличающе заглядывает в окно, студенты бредят нимфами, которых они не догнали… Ира сразу поняла, что попутчица и Ирина сумка едут сейчас в своем направлении.

В Москве повезло: сразу дали обратный билет (места были, а обычно перед Новым годом все непросто). И уже через сутки Ира была на Перми-второй. Купила небольшую елку. Она только вошла, жестко держа в голове два варианта: сразу не говорить, что золото украли, или сразу сказать… А он, дурак, смял ее своими ручищами вместе с елкой — одна ветка уколола прямо в глаз! Конечно, Ира много чего может сказать мужу об этом. Но… ничего она не может сказать. Он:

— С Новым годом!

У них это имеет свой смысл. Когда венчались четыре года назад, дочке было три года, священник сказал ей: «Поздравь родителей!» Она смотрит: венцы. И говорит: «С Новым годом!»

Тут Ира набралась смелости и выдохнула:

— Половину золота украли!

— Не может быть! — удивился муж. — Вот одна золотая половина. — Он покачал на руке шкатулку. — А вот и другая! — Он стиснул другой рукой так стремительно нашедшуюся жену.

Вскоре кот Бойкот уже играл игрушками на елке, словно понимая, что они сделаны для игры. Лапой их трогает и слушает, как звенят. Здесь мы и оставим этого умного кота, что счастливо проживает во вновь сросшейся семье.

Цесарки были взяты на перевоспитание, говорил Лев Львович. Их привезла мамина подруга Маша (Мария Аверьяновна), которая на две недели сбежала от своих крылатых питомцев и укрылась на курорте Усть-Качка. Три цесарки носились по квартире, кричали, делали свои дела где попало — в общем, курицы, но не простые, а аристократы… И вот летают эти потомки гадов теплокровных, а в дверь звонок: приехал из Подмосковья Сарынин, он же Вован, единоутробный младший брат. С семьей!

— Вот и хорошо, сынок, что приехал к своему дню рождения! — радостно повторяла Валерия Валерьевна. — Завтра все вместе отпразднуем.

Целый день готовились и в пять часов сели за стол. Час справляли, два. Пили водку «Русский размер», которую тут же стали называть «Русским безразмером». На третьем часу пылающий от выпитого Вован признался:

— А нам тут надо на дно лечь… Мафия здесь, мафия там.

Не успели как следует все расспросить, раздался длинный — гепеушного оттенка — звонок в дверь.

— Это за мной, — сказал Вован, сел на пол и шумно завозился в поисках оружия.

Но вбежала всего лишь соседка снизу. А соседка, она как река: хорошо, если вода чистая, ну а если она несет шумно мусор и муть, все равно ведь ее нужно терпеть.

— Валерия Валерьевна! Кто у вас барабанит по полу не первый день? Вы думаете, если я одна, то меня некому защитить! — И она могуче зарыдала.

Цесарки в это время светски выбрели в коридор.

— Это они стучат носами, когда едят!

Да, это мы, гордо кивали мудрые птицы.

— Их скоро увезут, — частила Валерия Валерьевна.

От соседки избавились, смыв ее парой-тройкой рюмок (а может, и пятью).

А жена Вована Женя после третьей рюмки превратилась в какое-то тесто и повторяла:

— Я просто не понимаю нашей круглой Земли. Эти разборки, войны…

Лев уже вторую ночь мостился на диванчике в кухне. Длинное его тело недоумевало: для кого построены такие кухни? Лев пытался сократиться, под разными углами укладывая больную ногу. А когда-то — после удачной охоты — на сутки отключался, и теща каждый раз говорила: «Спит крепко — хоть яйца ему мой».

Жене Люсе (Пупику) он месяц тому назад оставил квартиру. Точнее: жене и своему приятелю Саше, который в общем-то спас Леву.

— Александр-освободитель ты мой! — выдохнул тогда Лева.

А когда-то жена так любила дичь, которую он, журналист обкомовской газеты и участник краснобоярских охот, приносил домой. Но однажды его судьба решила измениться. На охоте медведя подняли из берлоги, а он, как какой-то диссидент, возмутился: «Ни за что не сдамся коммунистам!» — и заломал Льва.

Порой Лев тосковал по ушедшему здоровью, но если бы вместе с могучим телом вернулась его прежняя жизнь, то, пожалуй, лучше пусть все остается так, как случилось.

Люся (Пупик) и такого его приняла — инвалида, только иногда говорила, когда был совсем край терпению:

— Жаль, что мишка перепутал тебя с первым секретарем обкома!

— Я ему не успел документы показать, — стойко отшучивался Лев.

Все бы можно было стерпеть, если бы он не стал мешать проституткам заниматься своим делом. Люся (Пупик) начинала каждый скандал со страшного далёка. Например:

— Гумилев говорил Ахматовой: «Аня, если я когда-нибудь начну пасти народы — отрави меня»… А ты паси народы, но без меня.

— Ну Пупик, Пупичек, остановись.

— Дон Кихот нашелся, МЧС! Библиотека по закону — наша общая. Зачем ты продал альбом Дали? О ребенке вообще не думаешь.

Их ребенок — замужем в Питере, поэтому не участвовал в беспощадной семейной разборке. А Лев с каждым словом жены удалялся навсегда от когтей Люси (Пупика), но они вытягивались хитрым образом до горизонта…

— Ну и иди к своим злоебучим магдалинам! — закруглила семейную схватку Люся (Пупик).

И он пошел. На улице Ленина стояла Валентина, которая появилась совсем недавно. Она делала первые шаги в древнем занятии и голосовала. Машина затормозила резко и всю ее окатила из лужи. Валентина отбросила пропитанную грязью сигарету, заплакала и начала оттирать первым снегом пальто. Мужик вышел из машины и стал ей помогать. Тощими руками Валентина толкнула его изо всех сил, но он даже и не пошатнулся. Она сама отскочила рикошетом и пошла искать место, где нет луж и там ее подберет первый попавшийся. Лева решил: ну вот сейчас и время, и место подойти, она будет слушать — есть у нее, остались… крошки гордости, чувство непотери себя. Он подошел и только открыл рот, как она ему прямо обратно в рот вогнала его слова (струей терпкого мата). Ну, пока с ней все, заход сделаем еще через неделю. Но… вряд ли будет удачным и следующий разговор. Валентина сама рассказывала, как в их деревне учительница говорила в духе крепостного права: «Тургенев БЫЛИ хороший писатель».

И в очередной раз Лев встретил качка ростом ему по желудок, с буквально квадратными скулами. Он вздувал дополнительные углы под глазами и говорил:

— Если тебе женщину хочется, мы тебе по доброй душе ее и так дадим! Скучняк-то сгоним с лица! Зачем притворяться и уговаривать их идти в хорошую голодную жизнь? Отстань от наших девочек!

А девочки горько усмехались: «Ромыч нас никому не отдаст — стена!»

С лица дядьки Левки (так его здесь называли) они снимали такую информацию: этот крышелет-крышеход — единственный, кто хочет их передвинуть на более безопасное место. Но мало ли кто и чего хочет! Где они — безопасные места-то? А ведь он трех уже уговорил! Аня с легкого ума пошла работать в кафе, Фая и Лада, тоже с большого ума, — на рынок, где получает всего 5 уев в день. Лев платит за комнату, в которой все трое живут.

Ну и что вышло? Анька без сапог, хотя уже конец сентября, а Файка так занята занятухой, что нет времени вылечить зуб, глотает анальгин и ходит с флюсом… Того не понимают, три каскадные дуры, что нужно здесь лет десять пахать, подкопить денег, а потом — иди себе в большую жизнь!

Все Нелли-Насти-Наташи стали ему сочувствовать две недели тому назад: известные ребята, видимо посланные квадратным качком, побили Льва, и с тех пор он не только приволакивает ногу, но и ходит с палочкой. Но все равно ходит и разговаривает с ними. Уговаривает. Сутенеры больше пока не бьют, и не потому, что убедились в его несгибаемости, а просто подсчитали: коэффициент этой болтовни мал, пусть его… У них в очереди стоит полно девок из деревень.