Первый встречный - Евгений Петрович Василёнок
— Почему ж ты подался именно в Минск? — опять стал допытываться Микола.— Думаешь, тут легче… это самое?..
— Иди ты!..— незлобиво процедил Генка.
А бежевый «Москвич» уже заурчал и тронулся с места. Минуту спустя он скрылся из виду.
Генка докурил папиросу, зажал окурок в пальцах и как-то особенно щелкнул ими. Окурок взвился вверх и, описав дугу, упал далеко в песок. Проследив за его полетом, Генка встал и молча пошел к дороге.
— Куда ты, Генка? — бросил ему вдогонку Микола.— Давай поедем в город вместе. Слышишь?
— Знаешь что, интерес свой ты оставь,— повернув голову и скривив губы, проговорил Генка.— Все равно ни черта у тебя не выйдет. Понял?
Микола с сожалением посмотрел ему вслед. Потом взял Витю за руку и побрел разыскивать Бережковых.
Те еще не собирались уезжать. В теньке под деревьями, которые обступили облюбованное ими местечко, было хорошо, покойно и даже как-то уютно. Вера, вытянув ноги, сидела на маленькой, вышитой зеленым и красным подушечке и вязала что-то из белой шерсти. Андрей, подперев голову рукой, лежал рядом и читал толстый журнал.
— Знаешь, я взяла на среду билеты в кино, имей в виду,— сказала Вера.— На восемь двадцать, в «Центральный». Идет «Песня первой любви».
— «Песня первой любви»? — оторвавшись от журнала, переспросил Андрей. Он задумался на минуту, потом продолжал, то ли спрашивая у Веры, то ли у себя самого: — Интересно, а вот вторая любовь — с песней бывает или чаще со слезами?..
Вера бросила быстрый взгляд на мужа.
— Тебя это очень волнует?
— С чисто теоретической точки зрения.
— Проконсультируйся у кого-нибудь сведущего. Или, еще лучше, влюбись во второй раз. Проверь собственном опыте.
— Ты разрешаешь?
— Разрешаю. Но с одним условием. Разрешаю влюбиться только в одного человека. В меня.
Не меняя позы, Андрей скосил глаза на жену. Она вся была поглощена работой. Быстро мелькали спицы в ее ловких, привычных к этому занятию руках. Руки у Веры маленькие, с тонкими и нежными пальцами, без заметных следов от домашней работы, хотя она с раннего утра и до позднего вечера только и занята домом.
«Влюбись во второй раз»,— сказала Вера. Гм!.. А если и первого не было?..
Андрей продолжал незаметно наблюдать за женой.
Она и здесь нашла себе работу. Она вообще не может без работы, всегда должна что-то делать. И, кажется, она совсем не знает, что такое отдых. И сюда приехала, конечно же, ради него, сама ни за что не поехала бы…
В самом деле, неужели и первого не было?..
Вот сидит она рядышком, жена и мать его сына. Любит ли он ее? Странный и неуместный вроде бы вопрос…
Ну а если вдуматься? Взять вот и вдуматься, тем более, что никогда раньше, кажется, этот вопрос не приходил почему-то в голову?..
Когда они познакомились, она работала у них в деповской столовой. Это он после уже узнал, что она окончила десятилетку, поступала в медицинский, но не прошла по конкурсу. А тогда он знал лишь, что она — рядовая официантка. Правда, довольно смазливая. Возвращаясь из поездки, он обычно сразу шел в столовую. Тогда он был еще помощником машиниста, а машинист и кочегар из его бригады были люди женатые, и он шел один. Иногда это было днем, иногда ночью. В тот раз он пришел под утро. Рейс выдался трудный (он работал тогда на товарном паровозе), их сборный поезд подолгу задерживали на станциях и разъездах, и все тело ломило от усталости, а в ушах стоял глухой шум. Как известно, деповские столовые работают круглые сутки. Так вот, он пришел уже в пятом часу утра. Столовая была почти пуста, только за одним столиком сидели двое незнакомых людей явно не железнодорожного вида. Что ж, вход в столовую, даже в деповскую, никому не заказан. Он уселся за столик в противоположном углу и заказал подошедшей Вере гуляш и сто граммов водки,— в то время в столовых, даже в деповских, еще продавали спиртное.
— Сегодня мой кочегар, заправляя буксы, обмишурился, и всю порцию смазки влил не в бегунковую буксу, а в мою башку,— сказал он Вере.— Я подозреваю, что смазка была с песочком. Вот мои мозги и трутся, как жернова. Шум стоит, как на мельнице. Может, сто граммчиков помогут, а?
Она молча приняла заказ, молча принесла заказанное и так же молча ушла. Он выпил водку и стал есть. Но через минуту снова подозвал ее.
— А почему вы молчите? — спросил он.
— Ешьте, ешьте,— сказала она.— Разговоры вашей голове не помогут.
— Тогда принесите еще пятьдесят.
Она принесла. Когда она ставила стакан на стол, он обратил внимание на ее руки, а вернее на пальцы,— тонкие, бледно-розовые, они показались ему очень красивыми.
— Я хотел бы,— сказал он,— чтобы такие пальцы были у моей жены. Она гладила бы ими меня по голове, и вся боль сразу проходила бы.
— За чем же остановка? — улыбнулась она тогда.— Берите меня замуж, и дело с концом.
— Заклепано,— сказал он.— Когда мы идем в загс?
— Завтра, зачем же откладывать.
— Завтра мы ставим машину на промывку, не могу,
— Тогда послезавтра.
— А что у нас послезавтра? Какой день?
— Воскресенье.
— Великолепно,— сказал он.— В воскресенье была свадьба у моих стариков. Не гоже их сыну жениться в какой-то другой день. За это я и выпью. Да, а вы свободны в воскресенье?
— Я отпрошусь,
— Порядок!
Она ушла, он допил свою водку и, поев, вышел из столовой. На дворе почувствовал, что захмелел, но голове его легче не стало. Постоял, подумал и вернулся назад.
— Наверно, вы решили, что я пошутил? — сказал он ей.
— Нет, почему же, это я пошутила,— сказала она.
— А я подобных шуток не терплю! — заявил он.
— Как ваша голова? — мягко спросила она.
Он признался:
— Трещит, окаянная.
И попросил:
— Дайте еще сто.
Она дотронулась пальцами — своими тонкими нежными пальцами — до его лба. Задержала их на мгновение. Потом негромко, как-то по-особенному тепло сказала:
— Вам не надо больше пить. Идите домой, усните, и все пройдет.
— Вы так считаете?
— Да,— кивнула она.
— Тогда — до воскресенья! — твердо заявил он.—
