Первый встречный - Евгений Петрович Василёнок
Рахуба сказал.
— А, это тот дом с флюгером, особнячок? Знаю, знаю. Твой участок,— обратился начальник милиции к участковому.— Ну, еще раз до свидания. Заходите, если что такое.
— Спасибо…
Когда дверь за Рахубой закрылась, начальник милиции спросил у Андрея:
— Лечился у него?
— Пока не приходилось.
— Пугливый у вас лекарь. Пациент его какой-то беспокоит. То ли недолечил он его, то ли залечил. Одним словом, появился в городе с претензией. А этот хочет, чтоб мы его оградили… Ты чего задумался? Давай, выкладывай, что там у тебя.
7
День этот был уже не такой жаркий, как вчерашний. Небо окутали облака, сделалось пасмурно.
Может, поэтому полумрак стоял и в длинном коридоре железнодорожной поликлиники, хотя все здесь — и потолок, и стены, и двери — окрашено в белый цвет.
— Как вы сказали, молодой человек? Рахуба? — переспросил у Генки высокий статный мужчина в белом халате.
— Да, да, Рахуба,— повторил Генка.— Он здесь?
— Один здесь, а второго нет. Вы какого Рахубу имеете в виду? По уху, горлу, носу?
Генка пожал плечами.
— Нужно, дорогой, точно знать, у кого следует лечиться,— назидательно отчеканил мужчина.
— Он Иван Харитонович.
— А-а, тогда это терапевт. Но его-то сейчас как раз и нет.
— Нет? —опечалился Генка.
— Он на визитах.
— Жаль…— Генка посмотрел на потолок и снова спросил: — А вы, может, его домашний адрес знаете?
— Неужели он дома практикует? Вот шельмец, я и не знал.
— Что вы! — постарался успокоить его Генка.— Иван Харитонович мне совсем по другому делу нужен. Так не знаете?
— Как же, знаю. Сейчас я вам скажу.— Он достал записную книжку, полистал ее.— Вот, здесь у меня записано. Рахуба, 200.
— Чего — двести? — не понял Генка.
— Тьфу, черт, не двести. Это я ему столько в преферанс должен. На старые деньги, конечно. А адресочек его будет такой…
Словоохотливый человек в белом халате не только сообщил Генке адрес Рахубы, но и подробно разъяснил, как до него добраться.
— Запомнили, молодой человек?
— Запомнил, большущее, вот такое, вам спасибочко,— от души поблагодарил его Генка.— Всего вам доброго!
— Прощайте… А может, простите, вы тоже в преферансик балуетесь!
— Нет, я по другому делу.
— Жаль, жаль. А то, знаете, всегда приходится четвертого искать…
Найти по указанному адресу дом Рахубы, да еще имея такие подробные объяснения, не представило особого труда. Вскоре Генка очутился на тихой окраинной улочке с деревянными тротуарами по обеим сторонам, с небольшими, почти одинаковыми, домишками. Только один дом выглядел несколько побольше и повыше других. Это и был, как оказалось, дом Ивана Харитоновича Рахубы. Приятный такой, новенький, чистенький. Он стоял за невысоким, но плотным забором. Во дворе росли молодые, недавно посаженные деревца. Над крышей лениво поворачивался флюгер.
Генка прошел по улице дальше. На скамеечке у совсем крохотного домика сидела древняя старушка. Перед ней стояло эмалированное ведро, до краев наполненное семечками. Сверху вдавлен был граненый стакан, тоже наполненный «с коптуром».
— Как идет торговля, бабушка? — спросил Генка, присаживаясь подле.
— Ат, какая тут торговля…— махнула рукой старушка.
— Чего ж тогда ты сидишь тут?
— А что будешь делать? Невестка загадывает, вот и сижу. А тут и людей вроде бы нет никого. А который и пройдет, так на мои семечки и не глянет.
— Да, невеселая жизнь,— согласился Генка.— Взвоешь от такой жизни.
— Я и то уже чуть не вою. А что будешь делать? Невестка велит, вот и сижу.
— А ты обратно ей повели, иди, мол, разлюбезная, сама бизнес делай.
— Повелишь ей, как же. Такого ирода и свет не видывал. Перед этим, правда, мы на Кубани жили, так том ничего, посидишь, бывало, денек, глянь — а ведерко и пустое, А тут не берут, никак не берут. Не знают, видать, тутошние люди и вкуса этих семок.
— Не знают, бабушка, не знают. Где уж им знать,
— А ты сам-то кто будешь? Тутошний али откуда?
— На квартиру хочу определиться. Не знаешь, часом, кто тут поблизости сдает комнатенку?
— Я вот и смотрю, не видала я тебя что-то прежде. Откуда же будешь, может, с Кубани?
— Нет, из других краев. Так как же насчет комнатенки, бабушка? Сдает кто или нет?
— Может, кто и сдает. Разве я знаю?
— А вон в том доме,— Генка показал на дом с флюгером,— ничего не сдается?
— Может, и сдается. Почем мне знать.
— А живет там кто, тоже не знаешь? — допытывался Генка.
— Как же, знаю. Доктор, сказывают, живет.
— С женой?
— Понятно, с женой, а как же. Сказывают, тоже из больших людей. С министром самим знакома, вот только запамятовала с каким. И служит с ним рядышком. Вот так, значит, его кабинет, а вот так — ее. Он, этот министр, даже сперва в ее кабинет заходит, поздоровается с ней, а потом уже в свой идет.
— Секретарша она, выходит, у того министра?
— Может, и секретарша. Большой человек.
— А еще у них кто есть?
— А больше никого и нету. Вдвоем только живут. Да я, сказать, никогда и не видала их. Утречком уезжают на автомобиле, вечером приезжают,
— Выходит, их сейчас дома нет?
— А как же им быть. Укатили, и нету их.
— Что ж, тогда я в другое время загляну. Вечерком, когда они дома будут.
— Загляни, загляни. Может, и возьмут они тебя, кто ж их знает. Я так думаю: а почему бы и не взять им? Вдвоем только и живут, вольно у них, просторно. Ты загляни, а как же.
— Обязательно загляну! — пообещал Генка, уходя.
Семечек он у старушки не купил. Впрочем, она и не предлагала.
Уходил он с этой тихой окраинной улицы в отличнейшем настроении. И даже напевал по дороге старую блатную песню, в которой были слова:
С каждым разом все туже и туже
В отношении как бы прожить.
Наша жизнь хороша лишь снаружи,
А внутри это тайна кулис…
Обычно эта песня исполнялась с надрывом, но Генка распевал ее на веселый лад.
Вечером, однако, он не пошел на эту улицу, не посетил дом четы Рахубов. Вместо этого Генка очутился на вокзале.
Было уже довольно поздно. Московский экспресс отправился, и в помещении вокзала было
