Несносный характер - Николай Фёдорович Корсунов
«…Все отлично, дружище! Закон прежний: «Не пищать! Бери больше, кидай дальше, пока летит — отдыхай!..» И если нам чего не хватает, так это тебя. Наша боевая «Верблюжья колючка» засыхает без твоего остроумно-ядовитого редакторского пера. Выздоравливай скорее и — приезжай!
Девчонки лобзают тебя, а хлопцы тайком смахивают скупую мужскую слезу…»
— Что хоть пишут? — поинтересовался старик с ногой в гипсе, задранной вверх. — Строят, поди?
— Строят, — нехотя отозвался Эдик, пряча письмо в конверт. Муторно было у него на душе. В конце своего строительного семестра ребята получат по четыреста-пятьсот рублей, а он это время пролежит с дырой в башке. Дыра в башке, дыра — в кармане. По милости «лучшего» друга. Еще хорошо, если этим все кончится, если не пригласят на скамью подсудимых. И будет тогда все потеряно. Все!..
И тут еще Матвей. Эдик с тревогой поглядывал на дверь. Мать сказала, что Матвей обещал обязательно наведаться сегодня. Знает он о доносе или нет?..
Матвей вошел, когда Эдик уж и ждать перестал. В снежно-белой накидке он казался еще красивее со своей черной круглой бородкой и серыми спокойными глазами. Он сдержанно поздоровался со всеми, присел на краешек стула.
— Да-а, как же это вы?.. А еще львом назывался…
Эдик в улыбке скривил тонкие лезвия губ. Глаза оставались глубоко спрятанными в ямах-провалах, поблескивали оттуда, как настуженные осколки стекла.
— Бутылкой и настоящему льву можно проломить коробку… Как там, на воле?
А глаза мерцали, бегали: знает или не знает Матвей о письме в Министерство? По выражению лица — вроде бы не знает.
Матвей знал. Он добился свидания с Игорем, и тот рассказал ему о выходке Эдика.
— На воле как? На воле птички поют, Владислав на «москвиче» катается…
— Он в городе?
— Полчаса назад видел его…
— Что ж… не заходит?
Матвей усмехнулся:
— Он ведь со странностями. Он и к Игорю не идет. Говорит, с подонками и знаться не хочу.
— Я-то при чем? — Эдик представил, как Владислав сказал это смачно, выразительно. Повторил: — Я-то при чем?
— Не знаю, не знаю, право, — снова как-то непонятно усмехнулся Матвей, еще больше настораживая Эдика. — Со странностями человек.
— Альбина где?
— Право, не знаю.
И опять выражение его лица показалось Эдику загадочным. Он повернул голову в сторону от Матвея, закрыл глаза. И сразу же ему представилась Альбина, обнимающая Матвея. Ему стало жарко, и он сбросил с себя простыню, обнажив свое длинное костлявое тело, в зеленой майке и черных трусах. Хрипло, словно при неутоленной жажде, проговорил:
— Получилось, и сам не гам, и другому не дам. Я-то думал, смежность профессий. Искусство сблизило. А вы…
— Да, мы, — с театральным вздохом согласился Матвей. — Мы не то, что вы… Вы бутылками колотитесь. За что он тебя?
«Наверное, все знает, собака! — нервничал Эдик и возле острого колена комкал край простыни. — Неужели знает?.. Н-ну, Игорь, н-ну, кретин! Ты у меня еще потанцуешь на горячей сковородке… Я тебе не прощу всего этого…»
— Что слышно об Игоре?
— У тебя ведь, кажется, папаша в милиции работает? Тебе больше знать о компаньоне…
— Ты пришел пакости говорить?
— Не-ет, я против пакостей. Владислав вот советует писать куда следует насчет того…
— Насчет чего? — вскинулся Эдик, чувствуя, как кровь ударила в лицо и застучала в виски.
— Да насчет моих недостатков… А я не хочу писать. Все равно теперь в консерватории место занято.
Эдик долго лежал с закрытыми глазами, дыхание его было частым, неглубоким, пальцы рук судорожно переплетались, будто спички ломали. Наконец разомкнул тонкую линию рта:
— С Игорем меня не смешивай. Я умел честно зарабатывать… А насчет письма… я ведь любил Альбину. И люблю… Я никогда тебя ни о чем не просил. Сейчас прошу. Не говори никому…
— И даже Альбине? — Матвей вынужден был склониться почти к самому лицу Эдика, чтобы слышать, что тот горячечно шепчет, покашиваясь на соседские койки. — Она ведь моя жена. Опять зачислена в труппу нашего театра… Малость непутевая, но что поделаешь — люблю!
Эдик приподнялся на локте, с ненавистью смотрел в красивые серые глаза Матвея, словно хотел сломить чужой спокойный, чуточку насмешливый взгляд.
— Платон мой друг, но истина дороже, — утверждающе качнул головой скрипач. — Не считаю нужным что-то скрывать… А это вот от Альбины. — Он положил на тумбочку небольшой пакет. — Просила передать…
Эдик отвернулся к стене, положив руку на забинтованную голову, ссутулив костлявые плечи. Матвею стало даже немного жаль его.
— Прости, Окаев, я был жесток, но — истина дороже. Я не хотел тебе зла… Поправляйся. Надеюсь, не последний раз видимся.
Матвей давно ушел, а Эдик все лежал, отвернувшись к стенке, закрыв глаза. Болезненно пульсировала кровь в подживающей ране. Ломило в висках от неистово стиснутых челюстей. Он не хотел разворачивать пакет Альбины, он догадывался, что в нем. Эдик достаточно хорошо знал актрису. В пакете — перстень и янтарное ожерелье.
ГЛАВА XXI
Следователь капитан Еремин сидел в своем кабинете и бесцельно листал распухший том уголовного дела о хищениях на ликеро-водочном заводе. Первоначально, когда Еремину поручили заняться им, оно показалось ему чрезвычайно легким. Ведь достаточно было задержать машину экспедитора и сверить наличие водки с накладной, чтобы схватить жулика за руку. Но уже после ареста дяди Егора он увидел, насколько все сложней, чем думалось. Экспедитор от всего отпирался, говорил, что лишние ящики оказались в машине по какому-то недоразумению, видимо, ему нарочно подсунули их, чтобы опорочить его, «подвести под монастырь». И дядя Егор плакал искренними обильными слезами: «Сроду я, товарищ следователь, никому зла не делал, сроду врагов не имел… Кто ж это меня решил со свету изжить?!»
Пришлось привлечь целую группу оперативных работников, пригласить опытных ревизоров. И только после этого да после ареста Силаева клубок начал мало-помалу распутываться. Прижатые фактами, изъятыми поддельными документами, обвиняемые стали признаваться и валить все один на другого с торопливостью, которая объяснялась немудреной формулой: своя рубашка ближе к телу. Чистосердечными были две продавщицы, вахтер, бухгалтер. Путали, темнили лишь экспедитор и рыжий, с охальными глазами заведующий складами Пичугин, но потом и они признали свою вину. Однако
