Несносный характер - Николай Фёдорович Корсунов
— Меня никто не спрашивал?
— Нет, никто.
Он взял ключ и направился к себе. Остановился:
— Да, я забыл… Пришлите, пусть примут у меня номер…
— Вы уезжаете?
Алексей глянул на часы.
— Через час.
В номере он сложил вещи и бумаги в большой желтый чемодан и остановился у окна. Показалось, что в помещении душно. Щелкнул шпингалетами, открыл одну створку. Дохнуло дождевой сыростью, грустным запахом опадающей листвы.
Инка не появлялась. Мимо по тротуару шли и шли люди, но никто не сворачивал к подъезду гостиницы. Тускло поблескивала лаком дежурная «Волга», привезшая Алексея. Через сорок минут она отвезет его в аэропорт. Шофер включил приемник и углубился в толстую книгу. Алексей видел ее, когда ехали сюда. «Декамерон». Хорошее чтиво при такой вот дрянной погоде. Может быть, рейс отменят? Видимость не очень-то…
В кармане хрустнула бумажка. Ну да, телеграмма! Срочно отзываетесь, окончание работы поручите такому-то…
А Инка не шла.
Топорщились на часах стрелки и двигались, торопились, будто не могли добраться до той минуты, когда поднимется в воздух самолет. Их пора бы перевести на московское время. Два часа разницы со здешним.
А Инки все не было.
Через тридцать шесть минут — отправление самолета.
Неужели она всерьез обиделась на него? Но ведь у него столько дел было в последние полмесяца. Пускали его агрегат, его детище.
Вошла горничная. Собирала простыни, снимала наволочки. На правах давнего знакомства вела не нужные ему разговоры.
— Вот вы, Алексей Петрович, говорите, что обожаете кильку и ливерную колбасу. А мне их и на дух не надо, меня просто воротит от такой несерьезной пищи… И как-то удивительно даже, что вы, интеллигентный образованный человек, а любите ливер и кильку… Они мне вот просто поперек горла…
— И мне тоже. — Алексей набрал номер. — Это вы, Илья Соломонович? Что новенького? Завтра суд?.. Понимаете, я сегодня улетаю… Да я не беспокоюсь, но все-таки… Верю, что все будет хорошо, но, Илья Соломонович, вы же… Я вам позвоню завтра из Ленинграда… Очень вам благодарен за все! Будьте здоровы и счастливы, Илья Соломонович!..
А Инка не шла и не шла.
И горничная допытывалась, почему вдруг и ему ливер стал поперек? Пришлось сказать, что оговорился, что сегодня он как никогда влюблен в ливер, особенно в пирожки с ливером. И в кильку!
— Вашей супруге подвезло, Алексей Петрович! Ведь килька — самый дешевый продукт по нынешним временам. Ей-пра, подвезло!
— Поэтому я и люблю ее.
— А как же она, жена ваша. Вот прилетите, она вас встретит… А как же! Любовь — она самая заглавная штука…
До отправления самолета оставалось двадцать девять минут. А он, пассажир, все еще выжидал у окна. Будто ему страсть как хотелось слушать шелест дождя и монотонную, тоску навевающую речь горничной, которая не очень-то спешила сменить белье и убраться из номера.
Алексей выдернул из кармана блокнот, положил на стол. Стремительно летело перо:
«Инка! Инна! Милая Иннушка!
Я не дождался. Что тебя задержало? Сейчас заскочу к тебе в магазин и домой. Если не застану — оставлю эту записку… Родная Инка, не умели мы ценить наше время. Нам так мало его отпускалось, а мы так небрежно относились к нему… Я люблю тебя, люблю, люблю… Прости, если когда-нибудь обидел… Этот вызов — очень неожидан для меня… В суде — все будет хорошо. Главное, держись. Верю, ты станешь после всего перенесенного крепче, сильнее… Так тяжело, что не увижу тебя перед отъездом! Не думай, что я камень… До встречи, Инна, до скорой встречи. Мы встретимся навсегда. Написал сумбурно, извини, очень тороплюсь.
А тебя все нет и нет!
Целую. Твой Алешка».
Он спрятал записку в карман пиджака и торопливо схватился за ручку чемодана. Прощально окинул взглядом казенную комнату, столько месяцев служившую ему прибежищем. И в следующую секунду увидел за окном Инку. Откинув с головы капюшон расстегнутого плаща, она взбегала по ступеням в вестибюль гостиницы. Из-под штапельного платочка на раскрасневшуюся влажную щеку выбились каштановые волосы…
Г. Уральск. 1968 г.
