Несносный характер - Николай Фёдорович Корсунов
Как на грех, народу в конторе — полным-располно. Забыла Инка, что сегодня день получки. Все свободные от работы продавцы пришли, вся бухгалтерия здесь. Легче сквозь землю провалиться, чем перенести через порог отяжелевшую ногу!
И Инка, открыв дверь, остановилась. На нее никто не обратил внимания. Вокруг огромного стола главного бухгалтера возбужденно толпились и шумели знакомые продавщицы. Похоже, они наперебой что-то подсказывали Клаве, которая, низко склонив голову, сидела за столом и старательно писала.
Инка вслушалась и, сначала с ужасом, а потом с подкашивающей радостью, поняла, что это — о ней.
— Пиши, Клавка: за месяцы совместной работы мы узнали Кудрявцеву как честного…
— Принципиального!
— Очень культурного работника прилавка…
— Девочки, еще можно так: Кудрявцева творчески относилась к своему делу…
— Суд должен объективно…
— Ты еще суд поучи!
— Девочки! — Инка шагнула в комнату, держа за руку оробевшую Леночку. — Здравствуйте, девчонки…
Наступила тишина, какая бывает перед дождем в степи. У Клавы лицо стало плаксивым, она беспомощно оглянулась на подругу.
— Миленькие, да это же Инка! — кинулась к Инке. — Родненькая, а мы ж тут… Легка на помине…
Инка плохо видела перед собой лица. Видела только влажные, торжествующие, сияющие глаза. И еще — поцелуи. Поцелуи и тысячи восклицаний. Затормошили, завертели, оглядывая ее со всех сторон. Из рук в руки покочевала Леночка, заласканная и присмиревшая.
А у Инки ушли все силы. Она опустилась на стул, глядела на радостные смеющиеся лица и не видела их. По щекам ее текли и текли слезы, она обтирала их ладонями, а они все текли.
Клава нагнулась, обняла Инку за худые обострившиеся плечи:
— Зачем же ты, ну зачем? Выходи на работу. Все хорошо, все же хорошо будет. Коллектив тебя на поруки берет. Ну перестань ты! — Она сунула ей зеркальце. — Ты посмотри на себя!
Инка вытерла глаза и глянула в солнечный квадратик: испятнанные губной помадой щеки, лоб, подбородок. Продавщицы смеялись: их работа!
Инка полезла в сумочку за платком.
— Я и не плачу… Просто не ожидала. — И вдруг настороженно, недоверчиво подняла лицо: — На поруки? Почему — на поруки? Разве я… Спасибо вам, но такое… Не подходит мне такое. Я не крала и не присваивала.
В комнате стало тихо. Потом кто-то нерешительно промолвил:
— Ну, на всякий случай, знаешь…
«На всякий случай»! — Инка передернула плечами. На всякий случай ее уже продержали неделю в КПЗ. Нет! Никаких случайностей! Все должно быть ясно и справедливо.
Наверное, все в конторе заметили, как осунулось ее лицо, еще минуту назад веселое и зарумяненное. И глаза, синие, весенние, наполнились стужей, потемнели. Но заговорила она сдержанно, почти не изменившимся голосом:
— Тут вы не все продумали, девчонки… На поруки — значит, пятно на мне. Нет, девочки, нет!
— Ну, господи, о чем спорить! — Клава с преувеличенной беззаботностью шмыгнула носом. — Тебя ж совсем отпустили?
— А вы как думаете?
— Да так и думаем! Ну и никаких порук, все ж ясно-преясно. Заступай завтра в первую смену, нет, во вторую. Ты еще, поди, не очухалась?
— Очухалась, Клавдюша, очухалась! — Инка облегченно засмеялась и приткнулась к Клавиному плечу. — Я устала от безделья… А Белла Ивановна не против?
Она постучала в дверь кабинета, потянула за пластмассовую ручку.
— Можно?
— Что за вопрос, Кудрявцева! В любое время! — Белла Ивановна поднялась и, держа дымящуюся сигарету между кончиками указательного и среднего пальцев, взяла Инку за плечи, повернула перед собой. — Ничего, были бы кости, а остальное нарастет… Очень я рада за тебя… Ведь я так и знала, я совершенно точно знала, что ты непорочна, как и мой сын. Вы с ним слишком чисты, чтобы лезть в эту поганую яму. Садись, милая, обязательно садись, и я погляжу и непременно порадуюсь на тебя!
Теперь Беллу Ивановну было трудно остановить, и Инка молча смотрела на нее. Директор сдала, что было заметно. Инка вспомнила, какую Белла Ивановна характеристику написала для следователя. Получилось, что она, Инна Кудрявцева, чуть ли не самый образованный и талантливый работник двадцать третьего магазина! А сколько Белла Ивановна вообще сделала для нее: прописка, устройство на работу, устройство Леночки в круглосуточный детсад… Пусть по просьбе Игоря, но сделала же, помогла! И сколько раз оберегала ее, не давала в обиду… А вот сына не уберегла. Конечно, Эдик на свободе, но лучше ли это для него — неизвестно. То, что она узнала о нем, ошеломило ее. Подобного Инка не могла и думать раньше. И ей было досадно от того, что ошиблась в нем.
Но мать, по-видимому, и сейчас продолжала ошибаться, потому что об Эдике говорила и говорила, почти без умолку. И выходило, по ее словам, что он самый примерный сын. Очень часто материнская любовь к детям слепа. И еще чаще — дети кощунственно обманывают эту любовь и предают ради личных, порой очень ничтожных побуждений и прихотей.
Так получилось в семье Окаевых, так получилось и у Силаевых. Вспомнилась мать Игоря: «Слегла, наверное… Обязательно зайду к ней… Нет, Игорь все-таки лучше, чем Эдик. Бедная старушка. Сколько горя людям через меня… Через меня? Больно ловко, если через меня! Не я учила Игоря воровать, подделывать документы. И Эдику не я подсказывала, когда он писал на Матвея… Хороши, нечего сказать!..»
Слушала Инка Беллу Ивановну, и хотелось ей сказать: «Дорогая Белла Ивановна, откройте пошире глаза, прислушайтесь не к сердцу, а к разуму — и вы увидите, что сын ваш не стоит и сотой доли восторгов, которыми вы одариваете его!..»
А может быть, Белла Ивановна и сама все это знала, да, утишая собственную боль, старалась обмануть и себя и других?
Наконец она вспомнила о том, зачем Инка пришла. Решительно воткнула подрозовленный губной помадой окурок в пепельницу.
— Работай, Кудрявцева! Работай так же красиво и очень честно, как и до этой противной истории, которая такое огромное пятно положила на чистую репутацию двадцать третьего магазина… Как кончится все и суд скажет свое справедливое слово, так я переведу тебя в центральный, на отдел поставлю. Будем снова, в боях и труде, завоевывать нашу славу…
Она проводила Инку на улицу. Крепко, по-мужски, тряхнула ей на прощанье руку.
Алексей ждал возле газетного киоска. В руках у него были газеты и свежий номер «Крокодила». Журнал он сразу же уступил Леночке, которая, хмуря Инкины прямые бровки, стала листать его со взрослым интересом. А мать ее с тревогой ждала, что скажет Алексей.
А что он мог сказать?! Расстались они с Григорием
