Несносный характер - Николай Фёдорович Корсунов
Алексей недоверчиво глянул в ее лицо. Оно не было таким отчужденным, как прежде.
— Вы временем располагаете?
«Господи, как все повторяется у этих мужчин! Будто по одним нотам… Почему люди так скучны?»
— Допустим, что располагаю.
— Можно бы по Уралу покататься. На теплоходе.
Инка представила широкий весенний плес, сверкающий, как рыбья чешуя. Даже, казалось, свежий речной ветер ощутила вдруг на лице. С превеликим удовольствием прокатилась бы она сейчас по Уралу не только на теплоходе, но и в дощатой бударке бакенщика. Однако на предложение Алексея Инка не сразу согласилась. Она привыкла, чтобы ее уговаривали, просили. А парень почему-то не упрашивал. Скомкав в руке белую кепку, он шагал рядом и с рассеянным взглядом потихоньку насвистывал. Можно было подумать, что он о ней забыл.
Инку это задело: «Какой-то… как не от мира сего. Новость!..»
— Хорошо, я согласна, — сухо сказала она. — Только зайдем сначала в детский садик. Я дочку проведаю.
У него поднялись широкие брови:
— У вас есть дочь?
— Дочь и два сына.
Он сбился с шага. В пробудившемся взгляде было легкое недоумение.
— Сроду не подумал бы… Такая молодая…
— Вы разочарованы?
— Не то… А удобно ли будет… на теплоходе?
— Можно на лодке. Я не боюсь брызг и ветра.
— Да нет, не об этом! — он чуточку поморщился, досадуя не то на ее притворство, не то на ее недогадливость. — Понимаете, люди могут разное подумать…
Инка засмеялась:
— Ах, вы вон о чем! Не беспокойтесь, у меня муж не ревнивый. К тому же он в командировке.
— А вчера, на берегу…
Инка отвернулась, чтобы он не видел ее прыгающих от смеха губ.
— Это так. Знакомый один.
Подошли к двухэтажному дому детсада, огороженному разноцветным штакетником. Во дворе гомонила детвора, строя из песка и кубиков крепости, катаясь на качелях и трехколесных велосипедах. Леночка издали узнала Инку и кинулась к ней с захлебывающимся, радостным криком:
— Мамка, мама, мамочка пришла!
— Вы подождете меня здесь? — Инка как бы извинялась перед Алексеем.
— Да, пожалуйста…
Она ушла с дочкой в другой конец просторного двора, под тень грибка, оттуда украдкой наблюдала за Алексеем и некстати улыбалась. Девочка проследила за ее взглядом, увидела возле штакетника дяденьку. Мама с ним пришла.
— Мамочка, ты на нем жениться хочешь, да? Я не хочу, мама, чтоб ты женилась…
Посмеиваясь, Инка успокоила дочку: нет-нет, она сроду ни на ком не женится, ни на кого не променяет свою дочку! И по-прежнему замечала, как нервничает у калитки Алексей. Он то распахивал свой легкий светло-серый плащ, то застегивал его на все пуговицы, то начинал быстро ходить вдоль заборчика, то облокачивался на него.
«Влип, милый ухажер?! А я не отпущу тебя, я заставлю поехать со мной на теплоходе!..»
Поцеловав на прощанье дочь, Инка вышла за калитку.
— Извините, я долго задержалась…
Он натянул на мягкие волнистые волосы кепку и прямо глянул в Инкино лицо:
— Знаете, я вот здесь думал… Я не боюсь сплетен, но у вас семья… А в чужую семью… Поймите меня правильно, Инна…
— Я вас правильно понимаю. Я вижу, вы вообще очень правильный человек. Желаю вам, товарищ Алексей, найти такую же правильную, как вы сами!
Она повернулась и ушла, нервно строча каблучками по асфальту.
ГЛАВА VIII
Николай опустился на подставленный бабкой стул и, положив кепку на колено, огляделся.
Горница была маленькая, но опрятная, убранная со свойственной уральским казачкам тщательностью, точно напоказ. Крохотные оконца, заставленные горшками со столетником и геранью, едва-едва пропускали редкие желтые ручейки солнца. Падая с подоконников, ручейки лужицами разливались по белым покоробленным временем половицам, пятнали нижние листья мясистых фикусов. Пахло сушеной мятой и сдобой. Подвернув широкие рукава кофты, бабка месила тесто на куличи — пасха приходилась нынче на третье мая.
Николай еще раз обвел взглядом Инкино жилье — оно ему понравилось: все здесь было давнее, обжитое, напоминало детство, бабушку, которая к пасхальным дням вот так же месила сдобное тесто, а потом пекла облитые сахаром куличи.
— Инка скоро придет?
Бабка подняла бровь на старые ходики:
— Должна бы уж!.. Чайку налить?
Он мотнул головой: не хочу.
— С чем пожаловал к сестре-то? — У бабки щеки собрались в гармошку, глазки махонькие, цепкие. — Чай, на Первомай пригласить вознамерился? После Первомая приходи куличи есть. Всей семьей приходите, я много испеку… А сестра твоя с норовом, будто в меня удалась, истинный бог! Некоторый раз придет такая ласковая да желанная, а некоторый раз — чисто ее дурная муха ужалила. Весна, что ли, на нее влиятельность оказывает? Ты пригласи ее, пригласи на какую ни то гулянку, пускай отпустит вожжи, побрыкается пускай…
Бабка, видно, любила поговорить. Казалось, слова сыпались у нее из широких, необъятных рукавов старомодной кофты.
Николай томился.
— Значит, на работе у нее все в норме?
— Знамо дело! — Подсевая муки, она зашлепала ладонями по ситу. — У нее директор — чудо просто! За ним она, как за каменной стеной.
Это замечание насторожило Николая: «Неужели?..» Он переложил кепку с колена на колено.
— Молодой? Директор, говорю, молодой, видно, энергичный?
— Шиш! Баба, и вовсе не молодая. Вот какая проворная баба, просто чудо.
Николай с облегчением выдохнул и пощупал карман пиджака. Там лежало письмо от Григория… О чем он пишет? Мария хотела вскрыть, но Николай не разрешил. На конверте же ясно написано: лично Кудрявцевой Инне… «Кудрявцевой» подчеркнуто двумя жирными линиями. Нарочно, похоже, подчеркнул, дескать, помни, что ты, хотя и уехала, а все равно не чья-нибудь, а Кудрявцева, его, Григория, законная жена… Почему они разошлись? Почему Инка уехала? Григорий, бывая раньше в городе, никогда не жаловался на нее. «С такой сам черт не уживется…» — объясняла Мария в тот раз. А теперь имя Инки вообще не упоминалось в доме Николая, так поставила Мария. А он, Николай, смирился, махнул рукой. Наверное, правильно Инка сказала: «Тряпка ты, братушка, об тебя только ноги вытирать…» Сызна, что ли, поколотить Марию? Может, изменится… Двое детей, семья…
— Принесла она мне вечор дрожжец московских — чудо как хороши. На глазах тесто поднимают… В общем, доложу я тебе, сокол, сестрица твоя на всякого купца-молодца потрафить сможет, коли пожелает.
— Вот именно, если пожелает, — с удовлетворением согласился Николай: бабка понимала Инку так же, как и он.
За окнами мелькнула тень, погасив на секунду солнечные теплые ручейки в горнице. Вошла Инка. Николаю обрадовалась, но сдержалась, не выдала своей радости. Они научились прятать собственные чувства от любопытствующих глаз с тех пор, как в маленькой квартирке Николая поселилась Мария.
Инка поздравила
