Несносный характер - Николай Фёдорович Корсунов
Игорь хотел ответить, но Инка довольно резко освободила локоть из его руки и, подавшись вперед, пристально посмотрела вслед рослому человеку в коротком плаще и в белой кепке. Он остановился поодаль, заложив руки в карманы плаща. Видно, о чем-то думал, глядя на широкое могучее течение реки.
— Подожди меня здесь…
Инка направилась к тому, застывшему над кромкой яра. Она не ошиблась — это был он, тот парень, что заступился за нее перед дотошной покупательницей.
— Здравствуйте… Спасибо вам…
Парень повернул голову, скользнул по Инке рассеянным взглядом. Очевидно, он даже не узнал ее, но кивнул:
— Пожалуйста.
Наверное, Инка помешала ему. Парень еще раз кивнул ей и пошел вдоль яра. А она каким-то виноватым, жалким голосом сказала вдогонку:
— У нас завтра копченую воблу будут давать… Вам не надо?
Он остановился, несколько секунд недоумевающе смотрел на Инку, будто что-то припоминая, и неожиданно расхохотался. Смех у него был громкий, искренний. Инке тоже хотелось рассмеяться так же вот легко, непринужденно, однако из самолюбия она свела брови, отвернулась и пошла к нервничавшему Игорю.
— Кто это? — хрипло спросил он.
— Не знаю.
Игорь мрачно следил за удаляющейся высокой фигурой. Он считал, что узнал в нем гостя Эдика, который показывал акт на Инкин обвес. Почему тот оказался здесь? Случайно? Или за ним, Игорем, присматривает по поручению Эдика? Эдик не верит, что с Инкой у него все кончено? Он ведь на самом деле не знался с ней в последнее время. Она сама пришла. Из-за денег. Так и объяснит: из-за денег. А Эдик ухмыльнется и скажет вкрадчиво, слегка в нос: «Сберкнижка у тебя, конечно, на берегу Урала хранится, да?» И Игорь, как нашкодивший песик, подожмет хвост, упадет на спину и поднимет все четыре лапки.
И захотелось вдруг Игорю хоть раз досадить Эдику, а может быть, и совсем уйти из-под его тяжкой опеки. Он смело взял Инку под локоть, почувствовал под сукном пальто тепло ее руки. Инка удивленно взглянула на него. В сумерках глаза ее были еще больше и казались черными, цыганскими.
— Послезавтра в театре идет «Королевский брадобрей» Луначарского. Прощальный спектакль, закрытие сезона. Пойдем? Я буду святым, Инк!
— О!
— Да!
Эдик категорически запрещал ему появляться с Инкой на людях: «Если она погорит — пощупают и ее приятеля. Тебя то есть. Всех нас прощупают!..»
— А Зуева-Сперантова будет играть?
— Заглавную роль.
— Придется сходить. Давно в театре не была. Кажется, последний раз с тобой ходили? Нет, это меня Григорий водил. Перед свадьбой…
С реки тянуло зимним холодом. Инка подняла воротник демисезонного пальто, сунула руки в рукава.
— Пойдем домой. Я озябла.
Всю дорогу молчали. Игорь хмурился, то и дело поправлял очки. Он досадовал на Инку: всегда она что-нибудь некстати скажет. Нужно ей было в его присутствии Григория да свадьбу вспоминать!
Подлаживаясь под ее частый шаг, сказал:
— Встретимся у театра. Ладно?
Он даже себе не хотел признаться, что трусил. А где-то в глубине мозга лежал готовый ответ на вопрос Эдика: мол, я не приводил ее в театр, случайно у входа встретились! И пакостно было на душе от этой двойственности.
— Хочешь, Инк… давай поженимся… по-честному, а? Надоело так вот…
Инка молчала, смотрела под ноги. Игорь считал, что Инка обдумывает ответ. Она, кажется, научилась немного думать. Прежде, бывало, не успеешь сказать, а уж она ответ ляпнет: хоть стой, хоть падай. На первом замужестве обожглась, осторожничает. Говорят же, кто на молоке обожжется, тот и на воду дует.
Возле своей хибарки Инка взялась за холодное кольцо тесовых расшатанных ворот. Постояла. Игорь ждал. В душе он чуточку раскаивался в собственной опрометчивости, но сейчас ни за что не отказался бы от своих слов. Слабое, бесхребетное всегда тянется к более сильному, как серое, невзрачное тянется к яркому, привлекательному. Рядом с Инкой Игорь ощущал себя сильней и значительней.
— Мы, Инк, сразу укатим отсюда! Сожжем, так сказать, мосты к сумеркам прошлого и настоящего. Обменим квартиру и…
Инка верила: он так и поступит, стоит ей лишь пожелать этого. Но Инка любила мечтать и видеть будущее необычайно солнечным, с разноцветной радугой над далью, как в летний день после короткой грозы. А будущее с Игорем представлялось ей теми же сумерками, когда все серо, тускло и расплывчато. Яркой в нем могла быть, наверное, только Игорева коллекция бутылочных наклеек.
Инка приблизила к Игорю лицо — он услышал ее дыхание. Сдерживая волнение, ждал ответа.
— Знаешь, я тебе двадцатого отдам долг. Ты можешь подождать?
Хуже пощечины!
Игорь молча крутнулся на каблуках и, сутулясь, косолапя, пошагал прочь.
Было почти совсем темно, а хозяйка все еще копалась в своем крохотном дворике: оправляла цветочные грядки, поливала их из лейки, что-то ворчала под нос. Тут остро, свежо пахло взрыхленной землей, горечью набухающих почек на кусте сирени.
Инка протянула бабке деньги. Та неторопливо вытерла о фартук руки, выпачканные землей, столь же неспешно полистала трешницы и рублевки.
— Айда в избу, здесь ни шиша не видно.
В избе она включила свет и пересчитала деньги. Хватко глянула на Инку:
— Может, у тебя у самой дыра в горсти? Так я погожу, а?
«То напоминание о сроке платежа, то вдруг великодушничает. Ох, эти ханжи-богомолки!» Инка отказалась: обойдусь, мол.
— Ну, коль ладно. К пасхе да к Первомаю разговеемся: куплю яичек, муки, куличей напекем. Куличи у меня знатные выпекаются, духовка вот как тесто поднимает — чудо просто… Фу, а табачищем от этих денег несет! Чисто их в кисете носили. А еще сказывают: деньги, дескать, не пахнут. Дедушка у меня сроду не курил, а как зайдет к нему какой дымокур — я после него сразу окна-двери настежь…
Инка вышла в сенцы, разожгла там керогаз и поставила на него таз с водой. Надо было выстирать рабочий халат. Белла Ивановна не допускала, чтобы на халатах ее продавцов даже пятнышко было. То ли она сама читала Чехова, то ли от кого слышала, но любила повторять, перефразируя писателя: «В продавце должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли…»
ГЛАВА VII
Инка еще раз пересчитала ящики с водкой и снова заглянула в накладную.
— Вы мне два ящика лишних сгрузили, — сказала она экспедитору.
В усмешке тот ощерил рот с дыркой вместо двух передних зубов:
— Совершенно точно! Два ящика. За них рекомендовано…
