Сны деревни Динчжуан - Янь Лянькэ
Дед обернулся и посмотрел на моего отца.
– Сановная могила, – понизив голос, продолжал отец, – гробы из гинкго. А кто они вообще такие?
Дед смотрел на отца и молчал.
Отец не унимался:
– Вот скажи мне, кто они такие?
Дед молчал.
Отец смягчил голос и тихо повторил:
– Уважить я их уважил. Но кто они такие? Я их уважил, пусть и они мне службу сослужат.
Говорит:
– Отец, запомни крепко-накрепко: если снова начнут расспрашивать тебя про кровяной промысел, отвечай, что всеми этими делишками занимался мой брат Дин Лян, а Дин Хой вообще ни при чем. Отвечай, что Дин Хой никогда и не был кровяным старостой.
Дед глядел на отца и молчал. Долго глядел и наконец нарушил молчание:
– Хой, скажи отцу правду. Верно говорят, что начальство всех деревенских председателей дорогими гробами премировало?
И спросил:
– Почему же ты Юэцзиня с Гэньчжу без гробов оставил?
Отец вгляделся в дедово лицо:
– Так я на их гробовые деньги брату с Линлин похороны справил.
И сухо добавил:
– Отец, или ты думаешь, что гробы из гинкго с неба падают? Мне в обмен за них пришлось сотню тунговых гробов отдать.
Договорив, отец отвернулся и, не глядя на деда, не заботясь о том, что теперь скажет дед, холодно бросил:
– Поехал, буду тебя навещать.
Как будто говорил о каком-то пустяке, а не о том, что уезжает из Динчжуана. Сказал так и зашагал прочь от могилы.
Зашагал прочь от деда. Зашагал прочь от деда, обернулся и крикнул:
– Запомни, отец! Если кто спросит про кровяные дела, говори им, что это все Дин Лян. А если не верят, пусть раскопают могилу и сами его спросят.
2
Научив деда, отец ушел догонять деревенских. И пыль вздымалась из-под отцовых кожаных туфель и падала, звонко стуча по солнечным лучам. Люди сходили под землю, как палая листва, угасали, как огонь в лампе. И покойников хоронили, как хоронят издохшую собаку или кошку, – возьмет хозяин лопату, выроет яму за околицей, вот и готово. Без горя. Без плача. Плач давно стих, как стихает пересохшая река, и слезы иссякли, словно редкие капли дождя посреди жары, испарились, не успев коснуться земли. Вот так, и ничего особенного не случилось, просто деревенские разом закопали и дядю с Линлин, и Сяоюэ с Гэньбао.
Взяли и закопали.
А как закопали, отец мой вместе с матерью и Инцзы уехал из Динчжуана. Уехал из Динчжуана, сделался городским человеком.
И вот дядю с Линлин похоронили, на надгробии им вырезали красивые слова: «Здесь лежат влюбленные-бабочки Дин Лян и Ян Линлин».
Но прошло всего три дня, без малого три дня, и могилу снова раскопали. Разграбили. Вынесли из могилы дядин золотой гроб. Вынесли серебряный гроб Линлин. А роскошные городские картины вместе с резными драконами и цилинями срубили со стен лопатами и заступами. В ночь, когда грабили дядину могилу, деду приснился сон, во сне на небе появилось сразу несколько красных солнц, не то пять, не то шесть, не то семь, не то восемь, не то девять, и солнца эти так палили, что земля пошла трещинами. Посевы на всей равнине, во всем мире погибли, а реки пересохли. Колодцы опустели. Чтобы прогнать с неба лишние солнца, не то восемь, не то семь лишних солнц, люди решили кинуть клич по деревням и селам, собрали самых разудалых молодцев, раздали им вилы, заступы и тесаки, чтобы молодцы побежали по равнине, чтобы согнали лишние солнца к краю неба, чтобы сбросили солнца с неба прямо в безбрежный океан, чтобы на небе осталось только одно солнце. И молодцы с вилами и тесаками побежали за солнцами, погнали их к краю неба, а женщины, старики и дети выстроились у околиц, встали вдоль дорог, застучали в гонги, забили в барабаны, загремели тазами, чтобы подбодрить молодцев и укрепить их боевой дух. И солнца покатились по небу, а молодцы с вилами и заступами погнались за ними по земле, и там, где они пробегали, пыль стояла столбом, а небеса дрожали от воинственных кличей. А там, где прокатывались солнца, клубился дым от выжженных деревьев и трав, полей и деревень, там сверкали всполохи пламени, а земля обращалась в голое пепелище. И вот, когда еще одно солнце почти согнали с неба, кто-то прибежал к дедовой сторожке и забарабанил в дверь.
Забарабанил, закричал:
– Учитель Дин, учитель Дин, скорей выходите, вашего Дин Ляна могилу разграбили!
И дед проснулся, открыл глаза и увидел, что солнце лижет окно пламенными языками, лезет на изголовье. Дед соскочил с кровати и побежал на кладбище следом за гонцом, прибежал на кладбище и увидел, что надгробие у дядиной могилы повалено, а вокруг собралась уже целая толпа деревенских. Спуск в могилу снова раскопали, и по обе стороны от спуска громоздились кучи земли. Дед разулся, босиком спустился в могилу и увидел дядю с Линлин: воры бросили их тела на землю, а драгоценную пару резных гробов из тысячелетнего дерева гинкго забрали с собой. Сигареты, вино, одежду и драгоценности унесли вместе с гробами. А роскошные городские панорамы, украшавшие левую стену, грабители сбили заступом, и дядина голова лежала в куче земли, земля осыпалась ему на щеки, на закрытые веки. Богатые городские улицы и кварталы на правой стене разрушило землетрясением: дома рухнули, улицы осыпались, превратились в груду глиняных осколков и битых черепков, и Линлин лежала, укрытая этими черепками.
Могила была разграблена.
Разграблена до основания.
А от руин тянулся прохладный запах гнили.
Дед все стоял у входа в могилу, стоял как вкопанный, и пока он так стоял, ему вспомнился стишок, гулявший по равнине во времена его детства. Стишок, который поколениями передавался из уст в уста:
Воры грабили могилу
И награбили гробы.
В Поднебесной нет сокровищ,
Нет сокровищ, есть гробы.
Том 7
Глава 1
1
Пришла большая засуха.
И настала такая сушь, словно равнину выжгло огнем. Словно на небо вышло сразу восемь, а то и десять солнц. Последний дождь пролился в начале четвертого месяца, и до самой середины осени на равнине держалась сушь, равнина не видела ни капли воды. Целых полгода не видела ни капли воды. Поначалу люди не знали, что грядет большая засуха, и выдумывали разные хитрости, чтобы полить пшеницу: рыли колодец, подгоняли трактор к краю поля, подключали двигатель к насосу и выкачивали воду. Но к середине лета, когда пшенице пришла пора набирать
