Девочки против бога - Енню Вал
ТЕРЕЗА и ВЕНКЕ (напевают):
Сквозь белки и через сливы
Песня смерти зазвучит,
И нырнет, скрываясь, в волны,
И костями загремит.
ШМЕРЧ уже полностью исчез в широко разлившейся луже черной желчи, пузырящейся и шипящей. Остались только скелет и гниющая призрачная вагина, фантомное отверстие.
Яйцо наклоняется к краю, как будто подумывает
прыгнуть обратно в отверстие,
но оно постепенно закрывается, очень медленно,
пока не станет полоской шва,
и наконец тает, стекая в черную лужу,
которая, шипя, превращается в черный комок
каши.
Две руки ложатся на кашу.
Сатанинский пакт между тобой и мной.
Они начинают подбирать куски скелета, отрывая их друг от друга. Зубами, силой рук и сокрушительными ударами ног они ломают скелет и придают ему новую форму.
После этого они ложатся по обе стороны от костяной скульптуры, с облегчением выдыхая.
Сверху можно увидеть двух девушек, отдыхающих, лежа на спине с руками, вытянутыми над белой костной массой, которая образует перевернутый крест с черепом наверху и яйцом посередине.
Постепенно кости тоже исчезают в земле, или земля поднимается в виде маленьких муравьев и забирает куски костей с собой, в подземелье.
ТЕРЕЗА и ВЕНКЕ (напевают):
Черепами загремят.
Яйцо остается на земле, раскачиваясь из стороны в сторону.
Оно качается все сильнее, вот-вот упадет, вот оно падает в руки ТЕРЕЗЫ.
ВЕНКЕ кладет ладонь на руку ТЕРЕЗЫ.
ТЕРЕЗА кладет другую руку на другую сторону яйца.
ВЕНКЕ обнимает ее другой ладонью.
ВЕНКЕ: Раз, два, три!
На счет «три» девушки поднимают яйцо и кладут его в походный мешок ВЕНКЕ, обернув своей одеждой и полотенцем.
Пленка исчезает из глаз ВЕНКЕ и ТЕРЕЗЫ. Они смотрят друг на друга, затем на яйцо.
Пока девушки собираются, камни, мох и почва утягивают последние пиксели ШМЕРЧА вниз, под землю, к самым глубоким корням, как крем, который впитывается в кожу и проникает дальше в мышечные ткани, кости и мозг. Его тела больше нет, только полоска черного песка осталась на коричневой земле, как крошечный окаменевший поток лавы, догоревший костер ведьмы.
Теперь яйцо рождено. Яйцо существует, температура яйца, смертность яйца, возможное будущее яйца.
Девочки снова, уже не торопясь, отправляются в путь. Хрупкость яйца вбирает в себя тревожность всего леса. Девочки все время следят за яйцом, держат яйцо, греют яйцо, убаюкивают яйцо.
Их руки ложатся на яйцо, гладят его, согревают его, заворачивают его в свитера, мох и растения. Они осторожно катят яйцо по вершинам холмов, передавая его друг другу, когда им нужно перелезть через преграду или перейти ручей. ТЕРЕЗА обмывает яйцо влажной тканью, а ВЕНКЕ кладет его на грудь, словно для кормления. Они спят, голые по пояс, положив яйцо между собой. Они лежат без сна и смотрят на яйцо в темноте, в трепещущем свете от пылающего пламени костра.
Иногда одна из них дежурит, пока другая спит, а когда первая засыпает, просыпается другая. Ни одна из них не знает, что подруга отталкивает от себя ту же кошмарную мысль: что яйцо перекатится слишком близко к огню и сварится.
Снова светло. Поход продолжается. Девочки идут через кустарниковый лес, мимо пней, все дальше вглубь Сёрланна по волнам холмов и болот. Но постепенно лес исчезает, как будто яйцо излучает новый свет, затмевающий все, что происходит вокруг. Девочки проходят сквозь болота, дождь, преграды и склоны, но цвета пейзажа стираются, сначала самые яркие, затем и более тусклые, мы словно оказались в карандашном наброске или блокноте с пометками. Наконец даже линии бледнеют и стираются, и мы слепо движемся по краю, неуверенно, ослепшие, как от снега, оттого, что слишком долго глядели на скорлупу яйца.
В кадре больше не осталось фигур. Не появляются деревья и холмы. Природа превратилась в смутные воспоминания о природе. Только ВЕНКЕ и ТЕРЕЗА пока еще различимы, как контуры или выделенные формы, как язык, который движется под кожей челюсти, а яйцо воспринимается только как снимок в негативе, лежащий в скрещенных руках девочек. ВЕНКЕ можно увидеть вцепившейся белыми костяшками в ничто, может быть, она держит яйцо, но и руки ТЕРЕЗЫ цепляются за что-то, прижимают что-то к груди.
Звуки шагов и леса тоже стираются, мы больше не слышим ни дыхания девочек, ни разговоров, ни криков. Мы больше не слышим треска веток или звука ботинок, наступающих на мох, пения птиц или жужжания насекомых. Может, это произошло постепенно, звуки становились все более электрическими и управляемыми, и птицы, и шмели, и ВЕНКЕ, и ТЕРЕЗА были заменены синтетическими эффектами и алгоритмами, а может быть, кто-то резко выключил звук.
Может быть, мы идем через портал, где все заглушается, стирается, очищается, перезапускается.
Единственный оставшийся звук – это звук моего голоса. Звук – это все, он исходит со всех сторон одновременно, как будто рот, произносящий слова, окружает нас, как будто лес поглотил нас. Как будто текст моей книги читают вслух в твоей голове.
Мы пытаемся разобрать слова, но большинство звуков кажутся бессмысленными. Они – всего лишь телесный процесс, скользящие по полости рта тихие гласные и крошечные согласные. Звуки голоса стали абстрактными, они напоминают покалывание, мелкие песчинки в белом бесконечном пространстве, звук старого счетчика Гейгера.
После каждой фразы следует тишина, исчезающая в белом лесу. Каждая последовательность звуков имеет двойника, мгновение пустоты, негатив. Тишина приходит как рефлекс, моргание, без ассоциаций, без содержания, как если бы каждый звук был направлен к чему-то другому и ждал ответа с другой стороны пустоши.
Форма яйца стерта или перевернута. Оно теперь излучает такой сильный свет, что на него невозможно смотреть, яйцо – это все.
Форма – это то, что тянет нас друг к другу, что может искажать границы между нами и создавать ощущение близости. Здесь, в белом лесу, ноги становятся одним целым с землей, на которую они наступают, тела проходят прямо сквозь деревья, кора и кожа проникают друг в друга и двигаются вместе. Белые шляпки мягких, как каша, грибов с белого песка простираются прямо в наше тело. Мы не знаем, проходим ли через что-то или застряли. Мы не знаем, живы ли мы. Все границы стерты, и больше нет ничего непроницаемого.
А может, эти слова описывают не лес, возможно, они описывают наше сопротивление ему. Описывать – значит создавать форму и перспективу, это рефлекс страха смерти. Можно ли использовать язык для чего-то
