Бездны - Пилар Кинтана

Стоя рядом с папой, она рассказывала небольшой компании, как фермеры обнаружили машину Ребеки, погребенную под травами и цветами. Мимо прошел официант и предложил всем виски, мама поборолась с собой и в конце концов отказалась, а вот папа взял бокал.

И тут я его увидела. Майкл, старший, вошел через боковую дверь, неся две упаковки льда, а вслед за ним, неся несколько бутылок виски, зашел еще один мужчина. Это точно был Патрик. Образцовый О’Брайен. Высокий и сильный, моложе остальных братьев и ни капли не нарядный. Без пиджака и галстука, в одной рубашке с закатанными рукавами, а волосы – как будто в жизни не расчесывался.

Майкл и Патрик пошли на кухню. Мама их не заметила. Все смотрели на нее, а она рассказывала, как эвакуатор вытащил машину – разбитую, покореженную, ржавую, но все еще зеленую – из пропасти.

Майкл с Патриком вернулись в гостиную. Мама, вероятно, уловив движение двери, повернулась в их сторону – и замерла, умолкнув на полуслове, и я своим открытым сердцем ощутила ее волнение. Кто-то задал ей вопрос, мама вернулась к беседе и ответила как сумела.

Патрик, который маму не заметил, взял у официанта бокал виски. К нему подошла женщина – темнокожая, широкобедрая, с вольно разметавшимися кудрями, в шлепках и платье в цветочек. Одной рукой она прижимала к груди младенца, другой вела за руку мальчика постарше. Она сказала что-то Патрику, тот рассмеялся и взял младенца, а женщина с мальчиком направились к лестнице. Это была его семья. Дети – позже я узнала, что их трое, – с темной, как у мамы, кожей и светлыми, как у папы, глазами.

Отхлебнув виски, Патрик огляделся вокруг и увидел маму. Не подошел, лишь улыбнулся ей издалека. Она тоже улыбнулась. Он отпил еще глоток, она набрала полную грудь воздуха. Папа молча наблюдал за ними, ничего не упуская.

В глубине дома, в кабинете с открытой дверью, на столе, покрытом скатертью, между двумя букетами белых роз стоял гроб. Я никогда раньше не видела вблизи настоящий гроб, тем более – с покойником внутри.

Никто не запретил мне подойти поближе.

Кабинет напоминал цветочный магазин. Гроб был закрыт, он был маленький и белый, будто для младенца. А внутри лежала Ребека. Взрослая женщина – в такой крошечной коробочке. Одни лишь кости. Косточки рассыпались, так сказала мама. Я представила себе кости – закаленные солнцем и ветрами, переломанные, так что видны их темные зловонные внутренности, лежат горкой, а сверху – пустой череп, выглядит бесславно, как любой другой.

У стены в глубине комнаты стоял стеллаж, а в центре него – большая черно-белая фотография, поясной портрет женщины. Женщина, озорно улыбаясь, смотрела куда-то в сторону. Это несомненно была Ребека О’Брайен. Высокие брови, волосы собраны в низкий пучок, облегающее платье без рукавов. Она больше походила на Мариу, чем на Лилиану. Это была Мариу, только с элегантностью старой дамы, сидевшей в кресле, с глазами ее братьев и ямочками Лилианы.

– Слава богу, что тебя нашли, – сказала я, еле шевеля губами.

В кабинет вошел седой старик, крепкий и сильный. Это был Фернандо Себальос, я его сразу узнала. Он остановился рядом и неодобрительно посмотрел на меня сверху вниз, как бы говоря: а это еще кто такая? Вслед за ним вошли священник с пурпурным поясом, дама с ходунками, Мариу, Лилиана, братья Ребеки, племянники, остальные родственники и гости. Я воспользовалась суетой, чтобы ускользнуть.

Во время обряда говорили священник, Фернандо, Майкл и другие братья. Дама с ходунками плакала, Мариу и Лилиана тоже не сдержали слез. Тогда Патрик пошутил, и все рассмеялись. Я не помню речей, только пару фраз Мариу.

– Спасибо, что вернулась, мама. – Потом она посмотрела на мою маму. – И спасибо тебе, Клаудия, что вернула нам ее.

Девочки пошли в сад, я отправилась следом. Я кружила вокруг них и других детей, которых было больше дюжины, разглядывала их издалека, пока они спорили о правилах какой-то игры.

– Будешь с нами?

– Во что?

– В прятки.

– Давайте.

– Как тебя зовут?

– Клаудия. А тебя?

– Ребека.

Это была старшая дочка Мариу, с косичками-колосками и в сахарном платье. На бровях и пониже висков у нее был золотистый пушок, как будто, как только она родилась, ее окутал свет.

– Ее зовут Клаудия, – сказала она остальным, – она будет играть с нами, и я уже сказала, что на верхнем этаже не прячемся. Кто водит?

– Новенькая, – сказал тощий долговязый мальчик.

– Глупости говоришь – тебе и водить, – вступилась за меня Ребека. – Она же тут никогда не была и не знает дома.

Мальчик запротестовал. У него были оливковые глаза и, как у братьев, смуглая кожа и кудрявые волосы. Ну конечно, старший сын Патрика. Очень красивый, жаль только, что глупый. Никто его не поддержал, и он направился к стене – водить.

Я спряталась в большой гостиной за креслом. Оттуда мне было видно маму, она стояла посреди соседней комнаты и беседовала с парой женщин. У них в руках были кофейные чашки, у мамы – бокал виски.

Сын Патрика на цыпочках приближался ко мне. Холодно, теплее, еще теплее, горячо – и он нашел меня! Я бросилась бежать, но у него были правда очень длинные ноги.

– Туки-туки за Клаудию, – постучал он по стене.

Мне не пришлось быть вóдой, потому что последний из ребят, большой мальчик, «спас родину», а это значило, что водить опять Патрику. Я придумала спрятаться в саду, за большим кустом красных цветов, но там уже спряталась Ребека, а места было мало. Я хотела уже уйти, но она поманила меня рукой и подвинулась, чтобы я тоже влезла.

– Классные брюки, – прошептала она.

– Спасибо, – прошептала я.

Сын Патрика закончил считать и пошел искать.

– А мне не разрешают.

– Носить брюки?

– Только дома и на финке.

– А платья тебе не нравятся?

– Не очень.

– Мне тоже. Хотя твое очень красивое.

– Спасибо.

– И косички тоже.

– Спасибо.

– У тебя голова от них не болит?

– Еще как. Мама очень туго заплетает. У меня иногда слезы текут.

Я посмотрела на нее с жалостью.

– А тебя не причесывают? – спросила она.

– Нет. Мама разве что говорит мне сделать пучок, – сказала я, повернув голову. – Но сегодня я сама решила его сделать, потому что хотела быть элегантной. Я никогда раньше не была на поминках.

– Я тоже.

– Хотя у меня куча народу умерла.

– Правда?

– Две бабушки, два дедушки и папина тетя, еще до моего рождения. А еще недавно покончила с собой мамина кузина, она ей