Бездны - Пилар Кинтана

– Ты не помнишь, как я отнес тебя в кровать?

– Нет.

– А ты разговаривала во сне.

– Что я говорила?

– Спрашивала, почему меня так долго не было.

– Правда?

– А я рассказал тебе, что поставка задержалась.

Мама поставила на стол яичницу и арепы. Мы с папой съели все дочиста, а она выпила три стакана воды, пару раз куснула свою арепу и поковыряла яичницу вилкой.

– Есть не хочешь? – спросил папа.

– Голова болит.

Она отставила тарелку и пошла наверх, в душ. Он раскрыл газету.

– Давай вернемся в Кали, – сказала я.

– Тебе разве тут не нравится?

– У меня через три дня день рождения, и я не хочу в свой день рождения быть здесь.

– Почему?

– Это плохое место.

– Почему это?

– Тут повсюду ущелья.

– И очень красивые.

– Я не хочу, чтобы вы умерли.

Он опустил газету:

– Иди сюда.

Сложил ее и положил на стол, а меня посадил на колени:

– Ты боишься, что мы умрем?

– Что ты разобьешься, как Ребека, а мама бросится в пропасть.

– Я вожу очень аккуратно, я же сто раз тебе говорил, а мама никуда не бросится.

– Откуда ты знаешь?

– Ни одна мама ни за что не бросит свою дочь. Ты же сама так сказала.

– Это Паулина сказала.

– Ну да, Паулина.

– А вот Глория Инес бросила своих сыновей.

– Она упала с балкона. Но мама не упадет. Ты же видишь, тут повсюду стекла и ограждения.

– У княгини Грейс и Натали Вуд тоже были дети.

– Я смотрю, тебя очень потрясли эти истории.

– Давай уедем отсюда, ну пожалуйста.

– Глория Инес была больна.

– И мама тоже.

Папа рассмеялся:

– У твоей мамы просто голова болит.

– Она еще в Кали заболела.

– Ринит у нее уже прошел, а гуаяканов тут нет.

– Тебя никогда нет дома, ты не понимаешь.

– Чего я не понимаю?

– Вчера вечером она напилась. Вышла в носках прямо на траву и подошла к загородке, той, что у пропасти. Если б я не пришла, она бы точно сбросилась. Она так и сказала: это идеальное место, чтобы исчезнуть.

– Ее история с Ребекой тоже очень потрясла. – Папа поцеловал меня в лоб. – Но ты разве не видишь, насколько ей стало лучше с тех пор, как мы сюда приехали? Она и таблетки от аллергии пить перестала.

– Теперь она пьет виски.

Он опять рассмеялся:

– Бокальчик виски никому не повредит.

Мы с папой окунулись в купальне, я поиграла в комнате девочек. Около полудня мы приготовили асадо, поели на террасе, а потом папа спросил, не хотим ли мы прогуляться.

– Вы идите, – сказала мама.

– Я остаюсь с ней, – сказала я.

Мы пошли в дом, мама налила себе виски. Папа спросил, не рановато ли для выпивки.

– А ты не хочешь? – спросила она.

Он ответил, что нет, и предложил поиграть в паркес. Я посмотрела на маму. Она стояла с бокалом виски, ища предлог, чтобы отказаться.

– Я хотела почитать журнал, который ты привез, – сказала она. Это был «Ванидадес», на обложке – женщина в леопардовом комбинезоне. Мама взяла журнал и пошла в гостиную с камином.

Мы с папой поиграли в паркес в столовой. По оконному стеклу взбирался жук, соскальзывал и вновь принимался лезть вверх, металлически гудя крыльями. Мне удалось поставить две фишки на небо. Казалось, я вот-вот выиграю: у папы две были в тюрьме, но потом он выбросил три дубля подряд, две фишки отправил на небо – и дальше его уже было не остановить. Мы сыграли еще одну партию, и он опять выиграл.

Потом пришел Порфирио, закрыл окна и зажег камин. Мама сказала нам, что становится холодно, и мы поднялись наверх. Они пошли к себе в спальню, а я – в спальню девочек, достала из шкафа свитер, а потом взяла Паулину, такую красивую и нарядную, в зеленом бархатном платье, и принялась ее причесывать.

Мама разложила по тарелкам пасту и села напротив папы. Я сидела во главе стола.

– А где Паулина? – спросила мама. – Она что, не будет сегодня с нами ужинать?

– Паулины больше нет.

– Это как это?

– Она бросилась в пропасть.

Мама с папой явно растерялись.

– Ты ее уронила? – спросила мама.

На краю пропасти у меня не кружилась голова. Я вообще ничего не чувствовала. Небо было белое, горы – черные, густой туман окутывал ущелье.

– Нет, – ответила я. – Она сама бросилась.

Поначалу Паулина просто сидела на загородке, как дети, которых вот-вот бросят в ров львиный. Спокойно, будто любовалась пейзажем.

– Что ты такое говоришь, Клаудия?

А потом она повисла в воздухе, я держала ее под руку.

– Она покончила с собой.

Я видела, как она падает. Вначале она летела прямо вниз, потом отклонилась в сторону и потеряла туфлю.

– Ты ее бросила?

– Она бросилась сама.

Паулина летела – ножками кверху, головой вниз, длинные волосы развевались, будто крылья.

– В ущелье?

– Да, в ущелье.

Я смотрела, как она погружается в туман, окутавший пропасть, а затем пропадает в густой белизне.

– Почему? – спросила мама.

Папа глядел на меня.

– Ей больше не хотелось жить.

Они переглянулись, не зная, что сказать.

– Бывает, люди хотят умереть, – добавила я.

Жук, который раньше все пытался вскарабкаться по стеклу, теперь лежал на полу без движения – на спинке, задрав лапки вверх.

– Клаудия, – сказала мама, – ты хочешь умереть?

Вместо ответа я пожала плечами – этот жест мог означать что угодно.

На следующее утро ни свет ни заря мы собрались и отнесли чемоданы в машину. Порфирио с Анитой удивились, узнав, что мы уезжаем раньше срока. Они вместе пошли открыть нам ворота.

Я махала им рукой из машины, пока они не пропали из виду, а потом развернулась и устроилась на сиденье, которое в отсутствие Паулины казалось огромным, как футбольное поле.

Грунтовая дорога показалась мне такой же темной и жуткой, как на пути туда, но менее длинной. Через несколько минут мы выехали на асфальтированную дорогу. Стоило совсем чуть-чуть по ней спуститься, как небо очистилось и поголубело и вышло яркое солнце. А на финке, подумала я, мы жили в одном огромном облаке.

Мы ехали молча. За окном лесистые участки сменялись ресторанами и финками, а потом мы выехали на тот поворот у черешневого дерева. Тут я снова заскучала по Паулине: она бы сейчас точно завалилась на бок. Перед нами возникла огромная пропасть, а вдали – Кали, раскинувшийся на равнине.

Папа довез нас до дома, занес чемоданы и уехал в супермаркет. Мы с мамой разобрали вещи, разложили по местам одежду и игрушки, а потом