Дураки все - Ричард Руссо
– Я понимаю, – заверил Салли секретаршу.
Та внимательно на него посмотрела.
– Не очень-то мне это нравится.
Не вам одной.
Прежде чем пустить Салли к бывшей жене, медсестра отделения для дементных подготовила его к тому, чтоґ – а не кого – он увидит. Человека, которого он приехал проведать, уже считай что нет, пояснила медсестра. И сегодня у его бывшей жены еще хороший день, но это значит всего лишь, что Салли вряд ли доведется видеть ее беспокойство, а зачастую и ярость, свойственные последним стадиям этой болезни. Возможно, в каком-нибудь ее жесте мелькнет проблеск той женщины, на которой Салли некогда был женат, но если ему померещится нечто большее, то это всего лишь игра воображения. Вера уже не способна есть твердую пищу, вообще не понимает, для чего нужна пища, и с одинаковым удовольствием жевала бы хоть часы, хоть морковку. Салли не следует ни поить ее, ни кормить, поскольку нормально глотать она разучилась и может подавиться.
До Вериной палаты Салли провожала девочка-волонтер лет семнадцати, не старше.
– Я подожду в коридоре, – сказала она.
Когда за Салли закрылась дверь и он увидел иссохшее, точно мумия, существо с отвисшей челюстью, которое некогда было Верой, он так струсил, что едва не сбежал. Бывшая жена Салли сидела в кресле-каталке возле окна, откуда был виден передний двор с бетонным фонтаном (сухим) и расставленными вокруг него столами для пикника. “Может, он всегда так? – подумал Салли. – Может, воду в фонтан здесь подавать опасно?”
– Привет, старушка, – произнес он чужим голосом, прозвучавшим так причудливо-гулко, будто в комнате не было мебели.
Салли пододвинул себе стул, Вера взглянула на него, но тут же отвернулась и снова уставилась в пустоту. Салли заметил сквозь тонкий халат, что Вера совсем исхудала, кожа да кости. А ведь в юности мы с этой самой женщиной занимались любовью, подумал Салли и тут же прогнал эту мысль, смутившись, даже устыдившись того, что она пусть на миг, но пришла ему в голову. Страшнее всего, как ни странно, были Верины волосы. Всю жизнь у нее был безупречный перманент, каждая прядка на месте, теперь же волосы выглядели естественно, как и положено волосам, но для Веры это было как раз неестественно.
– Вот заехал узнать, злишься ли ты еще на меня, – продолжал Салли.
Именно этого он, разумеется, и боялся – что обида, которую Вера лелеяла долгие годы, пережила остальные черты ее распадавшейся личности, – но теперь осознал, что боялся не того. Если бы Вера злилась на него, это все же была бы прежняя Вера.
– Тебе, наверное, все это осточертело. – Салли оглядел просторную, казенно-безликую комнату женщины, некогда так гордившейся своим безупречным домом. Хотя Салли, конечно, имел в виду не столько окружающую обстановку, сколько само Верино существование. – Мне бы точно осточертело.
Выражение ее лица не изменилось.
В эту минуту в дальнем углу двора открылась дверь, оттуда выбежал маленький ребенок, девочка, следом вышла молодая женщина – видимо, ее мать. Глаза Веры отметили движение, но ни понимания, ни удовольствия в ее взгляде не отразилось. Чуть погодя в дверях показалась и бабушка – генетическая основа двух последующих поколений. А где-то внутри, догадался Салли, осталась прабабка, которую они втроем приехали навестить.
Не зная, чем занять руки, Салли спрятал их в карманы, наткнулся на секундомер, достал и уставился на него.
– Узнаёшь? – Он показал Вере секундомер Уилла. – Помнишь тот День благодарения?
Питер тогда приехал в Бат со своей еще не распавшейся семьей, пригласил Салли на праздничный обед, а Вере сказать забыл, поскольку не верил, что Салли и впрямь придет. Все в доме переругались: Питер с женой, Вера с Ральфом, Уилл с младшим братом Шлёпой. И Салли явился в тот самый момент, когда дерьмо понеслось по трубам. В итоге Уилл выбрался из окна ванной комнаты и залез под брезент в кузове его пикапа. А Салли, поспешно ретировавшись, чуть погодя обнаружил в кузове Уилла, прятавшегося от родительских ссор и жуткого младшего братца. Тем вечером Салли и вручил внуку секундомер, чтобы Уилл отмерял время, в течение которого ему удалось оставаться храбрым.
Во дворе молодая мать обежала два раза вокруг фонтана и в конце концов изловила визжащую девчушку. Обе вернулись к бабушке, та подхватила на руки вырывавшееся дитя, и все трое скрылись за дверью, оставив Салли вдвоем с женщиной, которой больше не было. В груди у него словно сжался кулак, Салли зажмурился от боли и не открывал глаза, пока кулак не разжался.
– Тебе, наверное, будет приятно это услышать. – Он убрал секундомер в карман. По какой-то причине Салли решил разговаривать с Верой так, будто она здесь есть. – У меня, оказывается, проблемы с сердцем. Не смейся. У меня все-таки есть сердце. Я это узнал, потому что оно барахлит.
Если бы Вера и правда была здесь, она не преминула бы съязвить, что его сердце никогда не функционировало как положено, и Салли принял бы ее замечание как должное.
– Но я еще поживу, – продолжал он. – Врачи говорят, год-другой, но они врут как дышат. По моим ощущениям, оно вот-вот откажет. Врачи хотят вживить мне в грудь эту штуку. Дефибриллятор. Говорят, с ним я протяну дольше, если, конечно, не умру у них на столе. Я их спрашиваю, зачем это нужно, а они не понимают. Работать я не могу. Больше путаюсь под ногами. Ну и в чем смысл?
Салли взглянул на Веру, и на этот раз у него сложилось четкое ощущение, будто внутри у нее загорелся свет, как и предупреждала его медсестра. Впрочем, в следующее мгновение свет снова погас, осталась только телесная оболочка.
– Ты тоже этого не понимаешь, да? (Тени во дворе становились длиннее.) Не переживай, – продолжал Салли, – я как-нибудь разберусь. А пока давай просто посидим и помолчим. Мы же, кажется, никогда так не делали, правда? Чтобы взять и молча посидеть вдвоем?
Салли очнулся от легкого прикосновения к запястью и на долю секунды решил, что это была Вера, хотя, конечно, это была девушка-волонтер, она зашла в палату сообщить ему, что часы посещений закончились. Как последняя рюмка перед закрытием, подумал Салли. Домой ехать необязательно, но и в баре остаться нельзя.
Субботний вечер, и в “Лошади” снова людно, но табурет рядом с Карлом Робаком пустовал, и Салли уселся туда.
– Ты в настроении, – заметил Салли, когда друг повернулся к нему.
