Ночь, сон, смерть и звезды - Джойс Кэрол Оутс
Ничего-то он не узнает. Ни про повторные тесты. Ни про возможную биопсию. Ни про необходимость хирургического вмешательства. Он останется в полном неведении.
Что касается ее чувств к Мартинесу, то они напоминали корешки недавно посаженного кустика. Вроде красной розы, которую он посадил этой весной. Выдернуть такой кустик ничего не стоит. То ли дело разросшийся куст, и даже если ты его выдернешь, в земле останутся тоненькие корешки.
Вдовий мозг почти не контролирует панические перемещения нейронов, но, к счастью, его работа сильно ограничена во времени. Так что Джессалин довольно быстро переключилась на Хьюго Мартинеса, который, похоже, обратил внимание на то, что одна из ее вьющихся роз рядом с гаражом приказала долго жить, и вот нá тебе, подъехал к дому незваный, без предупреждения, и привез разросшийся розовый куст на место погибшего.
Нет, ну каков наглец! Даже не позвонив в дверь, чтобы поставить ее в известность и тем более попросить разрешения, он вытащил куст с заднего сиденья машины и притащил к гаражу. Из окна второго этажа Джессалин тайком наблюдала за его действиями. Куртка защитного цвета, широкополая шляпа, лихо задранная вверх. Как ударник на педаль большого барабана, он жал ногой на лопату – ловко, уверенно, на загляденье, притом что лица она не видела. С какой вовлеченностью в процесс выкапывал он старый куст и сажал новый!
Он действует как хозяин. Почему ты молчишь? Почему его не остановишь?
Она решила не выходить из дому, не вступать с ним в разговоры. И уж точно не благодарить.
Но время шло, а с ним крепла пугающая мысль, что он уедет, так и не постучав в дверь. Серьезная озабоченность. Наконец он бросил лопату, достал из кармана красный носовой платок и вытер лоб – в этом жесте было что-то древнее, первородное. Вдруг она увидела уставшего, запыхавшегося человека, уже немолодого, обливающегося потом под жарким солнцем. А затем она поймала в зеркале себя, сострадающую и надеющуюся, тоже уже немолодую, но, можно сказать, привлекательную. Она словно увидела себя голой, охваченной стыдом, настолько обнажены ее желания, смотрела как на незнакомку, которую можно только пожалеть, но нельзя осуждать, уж она-то точно не стала бы осуждать такую же одинокую и тоскующую женщину, себя – другое дело.
Она быстро спустилась вниз и вышла во двор, закрывая глаза от солнца. Она его поблагодарит. Проявит обходительность. Прекрасный куст. Она ему благодарна за их дружбу, за его доброту и великодушие, но… я больше ни к кому не испытываю никаких чувств, постарайтесь меня понять.
А вместо этого, едва ее завидев, Хьюго радостно позвал хозяйку, и та подошла оценить новенький красный куст, посаженный, как полагается, рядом с оштукатуренной гаражной стеной, а потом подумала, что надо бы принести ведерко с водой и полить куст, и вскоре они уже болтали и смеялись, а то, о чем она собиралась ему сказать, пришлось отложить до другого раза.
Мама, пожалуйста, задумайся. Этого человека интересуют только твои деньги.
Он моложе тебя! И ниже тебя в социальном отношении.
Какой-то «художник», дружок Вирджила. Да еще хиппи, в таком почтенном возрасте.
О чем ты думаешь? Еще недавно мы проводили папу. Ты не должна принимать поспешных решений.
Он уже просил у тебя денег? В долг?
Он находился под арестом, если ты не знала. Это опасный человек.
Не оставляй его в доме одного. За ним нужен глаз да глаз.
В нашем доме много красивых вещей, и если что-то пропадет, обратно уже не вернешь.
Ох, что бы сказал папа!
Она не плакала, нет.
Это бесполезно.
Плакала какая-то женщина в соседнем боксе, и не слышать этого было невозможно.
Сначала Джессалин подумала, что невидимая женщина говорит по сотовому телефону и тихо посмеивается (вот уж не к месту), но потом поняла, что та плачет. А если бы это была одна из моих дочерей? Где ее родная мать, чтобы утешить бедняжку?
Десяток занавешенных кабинок, в каждой зеркало (словно в насмешку) и скамеечка, чтобы на ней дожидаться медсестры с клипбордом. О том, сколько кабинок сейчас занято, можно только гадать.
Джессалин предупредили, что следующие рентгеновские снимки будут сделаны «через несколько минут». Несколько уже прошли. Дрожащими пальцами она плотнее завязала на груди тесемки бумазейного халатика.
Под халатиком она до пояса голая. Ее побаливающие маленькие груди могут представлять проблемы для хорошей, четкой маммограммы.
Не выдержав плача, она раздвинула занавеску и робко поинтересовалась, все ли в порядке. Довольно глупый вопрос с учетом обстоятельств.
Она увидела молоденькую барышню, возраста Софии. С виду ребенок, с большими совиными глазами, под которыми залегли тени.
– Я беременна, – прошептала она. – Восемь недель. Утром должны сделать биопсию. – Голос такой жалостливый, а страх такой ощутимый, что Джессалин оставалось только подойти и приобнять ее.
Девочка (такой она ей казалась) обхватила незнакомку и зарыдала.
– Пожалуйста, не надо. Это не поможет… Все будет хорошо… – Джессалин говорила отрывисто, не зная, что еще сказать, но что-то ведь надо, какие-то слова утешения, пусть даже слабого. Слова банальные, пустые, но девочка, дрожавшая в ее объятьях, была ей благодарна.
– Да. Да. Все будет хорошо. Спасибо.
Джессалин спросила, не надо ли кого-то позвать.
– Вашего мужа? Вашу мать?
Зря она задала эти вопросы. Девочка дернулась и резко отвернулась. В зеркале отразилось ее напряженное, восковое лицо.
– Со мной все будет в порядке.
Джессалин не знала, как быть дальше, но до нее быстро дошло, что девочка в ней больше не нуждается, и она вернулась в свой бокс.
Плач прекратился. Вскоре медсестра увела девочку, и та даже не посмотрела в сторону Джессалин, которая, как раскаивающаяся мать, нарочно не задернула занавеску. Ты даешь им шанс помириться или, наоборот, от тебя отмахнуться. Джессалин вспомнила, как это бывало у них в семье, и улыбнулась.
Если результаты рентгена окажутся положительными, пожалуй, первой она известит Софию. У младшей дочери медицинское образование, и она не склонна к излишним эмоциям.
С учетом того, что дозвониться до Лорен в это время дня все равно нереально, она оставит ей запись на домашнем автоответчике.
Затем Беверли. В последнее время отношения у них разладились из-за Хьюго. Но старшая дочь ее очень любит и сразу зарыдает: Ой, мамочка! Я сейчас к тебе приеду. Чем я могу тебе помочь?
Остаются Том и Вирджил, но о них думать пока не хочется.
Хьюго? Как-нибудь потом.
Каждый раз, когда он от нее уезжал, ей казалось, что он больше не вернется. Но Хьюго возвращался.
Отбить у него желание ей не удавалось. Однажды она рассмеялась в ответ на какое-то совсем уж невероятное предложение (на байдарке? по озеру? в лунную ночь?),