Джойс Оутс - Делай со мной что захочешь

Джойс Кэрол Оутс

Делай со мной что захочешь

Посвящается Патриции Хилл Бэрнетт

«… мир в своей данности — это не иллюзия, не призрак, не дурной сон; мы снова и снова просыпаемся и видим его: мы не можем ни забыть о нем, ни отринуть его, ни перечеркнуть».

Все характеры и события в этой книге вымышлены, и читатель не должен искать сходства с реально существующими людьми и их поступками.

Часть первая

ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ ЛЕТ, ДВА МЕСЯЦА, ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ ДНЕЙ

Преднамеренное преступление — чем дольше ты вынашиваешь свое намерение, рисуешь себе его в мечтах, тем большее испытываешь торжество, когда его осуществишь!

Он снова посмотрел на школу, запечатлевая в памяти здание. Но оно уже запечатлелось у него в памяти. Да, он уже досконально все изучил и сейчас сидел в своей машине и смотрел на школу. Он был очень спокоен. Часы показывали десять утра.

Начальная школа Эммета Стоуна. Она стояла в глубине огороженного двора, недалеко от магистрали, по которой с грохотом неслись грузовики, — трехэтажное здание, сложенное из потемневших кирпичей, приземистое, надежное и волнующее, как тюрьма, в окнах подвала — мутные, заляпанные грязью стекла, железные прутья решеток чуть выгнуты и тоже изрядно заляпаны грязью. Он никогда не видел, как выглядит эта школа внутри, но представлял себе, что там унылые гулкие коридоры, обшитые темными деревянными панелями в человеческий рост, а выше — до потолка — выкрашенные, наверное, в блекло-зеленый цвет. Он давал себе волю и мысленно разгуливал бесплотным призраком по коридорам, заглядывая в классные, в раздевалки и в туалеты, видел унылые, ровные ряды умывальников, высохшие грязные следы от детских ног — именно детских.

Двор перед зданием был широкий, но не очень глубокий, так что шум грузовиков наверняка мешал тем, кто сидел в классных, выходивших окнами на фасад, он представил себе, как там отдается грохот улицы, как все сотрясается. Он представил себе — вот кто-то подошел к окну, и выглянул, и увидел его, его припаркованную машину; правда, машина у него новая, красивая, сверкающая лаком, — машина, которая не привлечет к себе внимания. Таких машин сотни в этом городе.

Широкая бетонная дорожка вела с улицы к входным дверям школы, разделяя двор на две равные половины. Когда-то во дворе росли деревья, но теперь торчало лишь три пня. Детишки что-то нацарапали на них, но со своего места он не мог разобрать, что именно, — он запомнил лишь, как выглядят эти слова, хоть и никогда их не читал. Это были начертания, знаки, имевшие, как иероглифы, некий тайный смысл. Вдоль левой стены здания шел узкий проулок, а справа была залитая асфальтом площадка для игр, которая тянулась вдоль всего здания до задней улицы, тоже узкой. Шестифутовая ограда отделяла площадку от улицы, обычная ограда в виде металлической сетки, которая начала уже ржаветь, а в некоторых местах провисла. Собственно, таких мест было одиннадцать. Обрывки газет, мешочки и промасленная бумага от детских завтраков, прочий невинный мусор — все это, застряв в изгороди, мокло под дождем, а потом высыхало, превращалось в клочья. Асфальт на площадке для игр весь потрескался, и из трещин торчали сорняки — возле ограды они были совсем высокие. Некоторые сорняки цвели мелкими желтыми цветочками — с каждым днем их становилось все больше, на горстку больше с каждым днем… Цветы казались ему такими красивыми, хоть это и были всего лишь сорняки. Однако же занимала его прежде всего эта чопорная унылая ограда и здание за ней.

Начальная школа Эммета Стоуна. Целая вселенная, сжатая до нескольких акров принадлежащего городу участка. Высокие грязные окна, в которых над подоконником из почерневшего кирпича вдруг появлялось чье-то лицо и уплывало внутрь, таинственное, неузнанное. Эти мельком замеченные, дорисованные воображением лица — детей или взрослых? У него голова начинала кружиться от ожидания, а потом, когда они появлялись, он не мог толком рассмотреть их, как следует увидеть. Они были точно призраки, а само здание — глыба, стоящая на самом виду, маленькая крепость. На торце здания слабо различались цифры: 1923.

А сейчас было 4 мая 1950 года.

Он посмотрел на часы — еще только десять. Поправил очки, которые плохо сидели на носу, и застыл за рулем своей новой машины, всячески сдерживаясь, чтобы лицо не расплывалось в радостной улыбке. Вот этого никогда не следует делать, если ты один, — не следует улыбаться. Взгляд его беспрепятственно блуждал по голому двору перед школой, по горкам, и впадинам, и пням, и на секунду остановился на окне подвала, где стекло было разбито и отверстие заделано, похоже, листом кратона, а потом перекинулся на входную арку, на слова «Начальная школа Эммета Стоуна», высеченные в камне над входом, потом — на площадку для игр и на ограду. Он протянул руку, взял с заднего сиденья шляпу и надел ее — тщательно приладил, чтоб она хорошенько сидела на его густых, пышных, вьющихся волосах.

Он вышел из машины и тихо прикрыл за собой дверцу — так тихо, что она даже не щелкнула. Неважно. Он снова взглянул на часы и с удовольствием увидел, что прошло две минуты — очень быстро прошло. У ограды он остановился — будто случайно, чтобы закурить. Пошарил по карманам пальто с рассеянным видом, а сам быстро окинул взглядом площадку для игр. Он внимательно оглядел все знакомые приметы: небольшие вздутия на асфальте — бугорки, и ямки, трещины, двое качелей, застывшие, неподвижные, так что даже трудно было представить себе, чтобы дети качались на них, доска для качания, катальная горка у заднего входа в школу — горка не слишком высокая. Спуск на ней был отполирован до блеска, а в остальных местах краска облезла. В глубине площадки находилось сооружение из металлических труб, чтобы дети могли лазать; название этого сооружения он забыл.

Он подумал: «Без человеческого разума, без разумного расчета и подготовки разве могла бы на свете существовать радость?.. А искусство?»

Хотя на дворе стоял май, на нем было темное пальто, слишком для него длинное и слишком теплое; шляпа из твердого серого фетра с широкими по моде полями как бы обрамляла его лицо. Из-под шляпы торчали пряди волос, густые каштановые кудри, отливавшие синтетическим блеском. Лицо у него было бледное, сосредоточенное, словно он был занят какой-то неотвязной мыслью: очки в тонкой золотой оправе сидели чуть вкось — выше с правой стороны, ниже с левой. Ему было сорок с небольшим, худенький, пяти футов семи или восьми дюймов роста, — сейчас он привычно-неловким жестом поднес к сигарете спичку.

Подумал: «Еще двадцать пять минут».

Сейчас площадка для игр была пустая и унылая, но в половине одиннадцатого начнется перемена, и дети с топотом выбегут из боковых дверей. В хорошую погоду иные дети выходят еще и в полдень позавтракать на улице, а в плохую едят в помещении, вместе с детьми, которые не приносят с собой завтрака, а потом около двадцати минут первого все с шумом выбегают на площадку — даже в плохую погоду. Отсюда, с тротуара, слышны звонки — все было отлажено, предсказуемо.

Он медленно пошел по тротуару вдоль ограды. Не спешить. От вчерашнего дождя под качелями и в ямках под доской для качания остались лужицы. Пустая, ничем не пленяющая воображение площадка напоминала ему сейчас газетную фотографию, где все — серое, все поверхности — плоские, все формы — лишь скопления микроскопических точечек. Если здесь что-то произойдет, площадку могут сфотографировать для газет, и она превратится в собственное изображение, а в противном случае никто и не обратит на нее внимания, кроме него.

Он легонько провел пальцами по ограде… иной раз палец его попадал в одну из ячеек, и он дергал за нее как бы играя… Не спешить. В нескольких местах сетка провисла — часть ее проржавела и без труда могла быть прорвана. Такое было впечатление, точно под ней уже пролезали какие-то животные или, может быть, даже маленькие дети. Но он не был уверен. А нагибаться, чтобы проверить, не хотелось.

Кто-нибудь наблюдает за ним? Позади — никого, только магистраль с обычным потоком транспорта, грузовики, направляющиеся в центр города. Он не привлечет ничьего внимания. Он улыбнулся своей приятной скупой улыбкой — улыбкой, которая чуть раздвигала губы.

Приближаясь к концу школьного участка, он пошел быстрее. И завернул за угол, намереваясь обойти квартал. Теперь он очутился среди обычных маленьких сборных домиков; было тут и несколько старых многоквартирных домов. Улица позади школы — Флойд-стрит — была узкая; по обеим ее сторонам стояли припаркованные машины, так что развернуться тут будет трудно. А что, если появится встречный автомобиль? Нет, машину надо держать перед школой. Он снова подошел к ограде и к площадке за ней — только уже сзади; теперь переплетение металлических трубок и горка были совсем рядом с ним, и он мог видеть царапины, потертости и отполированные места. Все было знакомо, точно тайный код. Отсюда, сзади, грязные лужи казались больше. Мокрее. Под горкой громоздилась кучка бумажек; из щелей в асфальте лезли сорняки. Он ласково провел рукой по ограде — вытянул руку вверх, точно хотел измерить высоту ограды, потом опустил вниз по металлическим звеньям — на уровень своего бедра, затем колена.