Ночь, сон, смерть и звезды - Джойс Кэрол Оутс
– Я испытываю неловкость, Марк. Мне бы не хотелось поднимать эту тему. Но к сожалению, до меня доходят слухи, что вас часто видят вместе с некой молодой женщиной, учительницей истории, и многие люди испытывают чувство неловкости. Наши общие коллеги выражают озабоченность, которую я разделяю, что школьники, видящие вас вместе, «отпускают комментарии»… вы сами можете догадаться, какого рода. Наши ученики позволяют себе всякие вольности в сексуальных вопросах, порой довольно подлые.
Словно делясь конфиденциальной информацией, Лорен понизила голос, который слегка дрожал. У Марка Свенсона было такое лицо, словно директриса уже перегнулась через стол и сейчас влепит ему пощечину. Лорен даже стало его немного жалко.
– Кто говорит и что именно? Про меня и Одри?
– Самые разные люди. Ваши коллеги, ваши ученики.
– О господи. Не знаю, что и думать…
– Это нарушение внутренних правил – встречаться с коллегой. Нехорошо. Понятно, что это вызовет разговоры. Породит шутки.
– Шутки? Но почему? Мы с Одри просто…
– Как я уже сказала, встречаться с коллегой нехорошо. Это недальновидно и с вашей, и с ее стороны. Буду с вами откровенна, Марк. Ваши коллеги считают, что Одри Рабино умаляет вас в глазах окружающих. Она не ваш тип.
– Что? Это уже чересчур!
– Но люди так говорят. Люди, чье мнение вы уважаете, ваши коллеги, которым небезразлична ваша репутация.
– Но кто может такое говорить про Одри? Она такая милая… ее все любят. Что плохого в том, чтобы с ней дружить… встречаться…
– Вы с ней спите?
Марк уставился на директрису, словно потеряв дар речи.
– Так говорят, Марк. Прежде всего подростки.
Марк, огорошенный, не знал, как ответить, просто пробормотал, что ему лучше уйти, этот разговор для него неприятен…
– Еще бы! – с горячностью воскликнула Лорен. – Для меня тоже. Почему я вас и пригласила.
– Такие вопросы… мне кажется, это… непозволительно, доктор Маккларен. Моя частная жизнь, и вы не имеете права…
– В ваших интересах, Марк. Я завела этот неприятный разговор исключительно в ваших интересах, поскольку, кажется, вы ослеплены… сексуально озабочены упомянутой женщиной.
– Но это же просто смешно. Нет ничего плохого в том, что мы с Одри видимся… не важно как…
– Включите здравый смысл, я вас прошу. Вы на два года старше, чем Рабино. В ваших отношениях могут усмотреть принудительный характер.
– Принудительный? Каким образом? Одри не моя ученица и не член администрации. Она такой же штатный преподаватель, как и я. Я не могу ни к чему ее принудить. Она мой близкий друг.
Мой близкий друг — прозвучало настолько жалко, что вызвало у Лорен дополнительное раздражение. У него есть хоть какое-то чувство гордости?
– Марк, это просто недальновидно с вашей и с ее стороны – так себя вести на публике. Подростков нельзя обмануть, они все видят.
– И что же они видят? Мы с Одри…
– «Мы с Одри» – вот и ответ. В этом вся проблема.
– Доктор Маккларен, я чего-то не понимаю. Мы с Одри часто видимся, но в основном не в стенах школы. Мы вместе проводим вечера. За нами, я уверен, никто не наблюдает…
– Неправда! Вы себя ведете как два эксгибициониста. Многие наблюдают, и им это не нравится.
– Вы же это не серьезно, доктор Маккларен?
– Не серьезно? Вы это мне?!
Лорен ударила ладонью по столу. Она пришла в ярость от его показной наивности.
Но молодой человек, раскрасневшийся от негодования, гнул свое: а как насчет двух супружеских пар среди учительского состава? Они с Одри пока не женаты, но вскоре могут обручиться.
Могут обручиться. Это неприемлемо. Лорен соображала на ходу. Следует разорвать контракты с ними обоими.
Или лучше так: предложить Марку Свенсону, что если он продолжит встречаться с Рабино, то контракт с ним будет расторгнут. А с ней разорвать в любом случае.
Какая постыдная защита: показывать пальцем на две супружеские пары! Мол, против них никто не возражает.
– Конечно никто не возражает, – раздраженно отреагировала Лорен. – Это пожилые люди, старше, чем родители учеников. Таких они считают занудами. И сексуальных фантазий эти пары у них не вызывают.
– Послушайте, я не могу отвечать за чьи-то сексуальные фантазии. Это же просто смешно!
– Это вы, Марк, выглядите смешным рядом с неподходящей женщиной. В нашей уютной теплице вы должны отдавать себе отчет в своих действиях.
Он прижал ладони к горящим щекам. Она видела, что взволнованный молодой человек хочет защищаться дальше, сказать в свою защиту нечто лицемерное, способное окончательно ее от него отвратить, но пока сдерживается. Он даже пошел на уступки, заявив, что они с Одри постараются поменьше пересекаться в стенах школы, если кого-то это так огорчает, но они уж точно не разорвут отношения из-за столь смехотворного повода.
– Хотите сказать, что вы в самом деле любите эту женщину? Но она вас недостойна, Марк. Неужели вы этого не понимаете?
Она задала нейтральный вопрос, желая услышать честный ответ. Но он вскочил на ноги, весь пылая от негодования. Лорен даже испугалась: сейчас ее ударит… но Марк Свенсон слишком умен, чтобы таким образом сразу получить увольнение, да еще и арест за физическое нападение.
– Я, пожалуй, пойду, – произнес он, заикаясь. – Пока не сказал лишнего, о чем потом пожалею.
На что получил ледяной ответ:
– Вы уже наговорили много лишнего, Марк. О чем еще пожалеете.
Она просыпается ноябрьским утром под дождь со снегом.
Мелкие льдинки стучат по стеклу.
Просыпается с ощущением своей никчемности.
Чернота в легких растекается по венам.
Что ты творишь? Тебе должно быть стыдно. Что бы сказал папа?
Почему ты не можешь что-то сделать для кого-то, вместо того чтобы ублажать исключительно себя?
Отливающий сталью «сааб» въезжает на автостраду. Видимость плохая. Ветровое стекло запотевает. Одна нога на педали газа, другая на педали тормоза. Периодически приходится притормаживать. Дорога обледенела. По ветровому стеклу струятся потоки воды, ледяные горошины стучат по крыше и по окнам.
Вместо Бали ты несешься в никуда.
Неожиданно машина пересекает одну за другой три полосы. Загудели клаксоны, водители в ярости. Она долбанулась головой во что-то твердое… руль? Она маленького роста, и подушка безопасности врезалась с чудовищной силой, чуть не сломав грудную клетку. Торс, шея, плечи, руки – один сплошной синяк.
Она жива? Мертва?
Рот наполняется кровью. Запах прогорклых тухлых костей. Дверцу заклинило, и она бы не сумела ее открыть, даже если бы хватало сил.
Все-таки жива. Кто-то зовет: Мэм. Мэм! Мимо в замедленном темпе проезжают машины. Дождь и град продолжаются. В глазах окружающих она – съежившееся тело неопределенного пола, возраста и цвета кожи в помятом автомобиле. Отдельные водители презрительно сигналят.
Ох, папа. Зачем ты меня снова позвал, если я тебе не нужна?
Рукопожатие
Об этом он никому не сказал. Некому говорить.
Он никому не доверял. И не собирался.
В том числе жене. Они отдалились. Хотя он и прежде не доверил бы Брук такой секрет.
Никому в семье. Даже сестрам, которые
