Ночь, сон, смерть и звезды - Джойс Кэрол Оутс
Лорен заговорила не сразу и как-то неуверенно.
– Я забочусь о других, даже когда они не заботятся обо мне. Я всегда была «ответственным» ребенком, хотя и не самой старшей, третьей по счету. От меня, как от самой умной, ждали больше, чем от других, что потом признал мой отец. «Лоренка, я люблю твоих братьев и сестер. Но в моем сердце ты занимаешь особое место, как тебе наверняка известно».
Лорен вытерла слезы. Ну что эта Фут так на нее уставилась!
– А как вы, «перфекционистка», видите свои отношения с учителями?
– Я… я… жду от них максимума, на что они способны… как и от себя…
Голос ее дрожал. Бежать отсюда и никогда не возвращаться!
– На мне лежит проклятье. Я никогда не бываю довольна сделанным, потому что это… это… несовершенно.
Наигранно-участливым голосом Фут произнесла:
– Вы же слышали поговорку, Лорен: «Лучшее – враг хорошего».
Лучшее – враг хорошего. Ей эта так называемая поговорка неизвестна.
– Как будто фраза из печеньки с предсказанием.
– За этой дзенской простотой скрывается глубокая мудрость.
– По-моему, за ней скрывается критика. В мой адрес.
– В ваш адрес, Лорен? Как я могу критиковать вас?
Фут, казалось, говорит от чистого сердца, абсолютно искренне… или с обескураживающей иронией. Поди догадайся.
– Извините, еще раз: я для вас «доктор Маккларен», а не «Лорен». Прошу обращаться ко мне с такой же вежливостью, с какой я обращаюсь к вам, доктор Фут.
– Да, конечно. Извините, доктор Маккларен.
(Кажется, она давится от смеха? Точно, у нее трясутся плечи.)
– Это наш… последний сеанс, доктор.
– Вот как? – Фут изобразила удивление.
– Да. Я прошла уже восемь сеансов и считаю, что это более чем достаточно.
Фут (возможно) не выдергивает ресницы, но они у нее редкие, а совиные глаза смотрят на тебя открыто и немилосердно.
– Мне грустно это слышать, Лорен… то есть доктор Маккларен. Мне казалось, у нас наметился прогресс.
– Мне так не кажется.
– Да? Разве трихотилломания не поставлена более-менее под контроль? И навязчивые мысли?
– У меня нет «навязчивых мыслей»! Кто вам такое сказал?
На этот выпад у Фут не было готового ответа. Она помрачнела, столкнувшись с явным недовольством пациентки.
– Я не согласна, что трихотилломания поставлена под контроль. Просто позывы переключились на другие части тела. – Лорен взяла паузу, чтобы обвинение дошло до адресата. И затем продолжила: – Я с самого начала не считала, что со мной что-то не так. А к вам я пришла только потому… – она мысленно поискала еще один подходящий выпад, – что моя медицинская страховка покрывает двенадцать сеансов терапии.
Хотя врача ее слова (очевидно) задели, Фут вымучила из себя улыбку. Сердце у Лорен скакало, как посаженная в клетку лягушка. Пожалуй, ей будет не хватать этих еженедельных пятничных сеансов, какими бы скучными и бесполезными они ни выглядели.
– Мой отец, Джон Эрл Маккларен, был человек самодостаточный. Его бы повергло в шок, оскорбило бы до глубины души известие, что дочь, так похожая на него, опустилась до того, что ходит к… – Лорен рылась в мозгу в поисках точного слова, как бомж роется в мусорном баке, а в ее взгляде читались скрупулезность и омерзение, – к специалисту по психическим заболеваниям.
– Понятно.
– Папа нас учил быть независимыми. Прививал нам такие качества, как выносливость и стоицизм. В противоположность жалости к себе. А что такое терапия, как не жалость к себе.
– Это зависит от индивидуального взгляда. Кто-то думает так.
Стратегия Фут: делать вид, что разглядывает проблему под разными углами. Такая пародия на человека разумного.
– Терапия – это все равно что поплакаться в жилетку…
– Наверное, вы правы, доктор Маккларен. Не все готовы плакаться в жилетку.
Лорен посмеялась. Вот уж кто точно не готов!
Силой обстоятельств Фут стала ей своего рода подругой. Не близкой подружкой, а скорее символической жилеткой, на которую можно выплеснуть всю ненависть и отчаяние.
Ах, папа. Почему ты оставил меня ни с чем?
Пора уходить. Бежать. Лорен подхватила сумочку и уже на выходе развернулась, чтобы бросить «Скатертью дорожка!», но вместо этого из нее вырвалось нечто непредсказуемое:
– Мой отец умер внезапно, как будто принял такое решение. И оставил дверь открытой. Словно ждет, когда мы последуем за ним.
Зад «сааба» мотнуло, передний бампер вдавило в бетонную стену, ее голова дернулась вперед. Что-то грохнуло – она подумала, разлетелось ветровое стекло, но это сработала подушка безопасности. Запах горячего паленого воздуха с кислотным оттенком. О-о-о! Она застыла, гадая, какие кости целы. Вообще жива ли. И почему.
Она послала ему мейл. Для ясности.
Марк, одна моя подруга готова отправиться в круиз на Бали. Так что не надо спрашивать у ваших друзей. Спасибо! Всего хорошего, Лорен Мак.
Вот и все. Поставлена точка!
Вот только в последующие дни и недели, куда бы она ни бросила взгляд, всюду обнаруживалась эта парочка – Марк Свенсон и эта фифа Рабино.
Не только в школе. Не только на парковке, или в учительской столовке, или (фу!) перешептывающиеся, пока их ученики заполняют аудиторию, – везде: в городском кафе, в торговом центре, в очереди перед кинотеатром. Они были так заняты собой, что не замечали тайной наблюдательницы, но однажды, в молле, все-таки заметили ее и радостно помахали: «Хей, доктор Маккларен!», что Лорен сочла хамским вызовом. А когда она прошла мимо, они наверняка над ней потешались.
Что он в этой Рабино нашел? Каланча с покатыми плечами, нескладная и некрасивая. Часто губы не накрашены, и рот напоминает бесцветного слизня.
Она же тебя опустит до себя, Марк. Уже опустила.
Что скажут ученики! Их это должно шокировать, деморализовывать.
В интернете тролли-подростки не знали жалости. Единственное, что их волновало, – это секс, его отклонения и нелепости. А когда сексом занимались взрослые, вроде их учителей, ими это воспринималось как нечто похабное и непростительное.
«Мужчины дураки. Они думают гениталиями. Даже самые умные». (Кто это сказал? – подумала Лорен. Уж не я ли и сказала, будучи не в духе?)
В конце концов она не выдержала. Вызвала Марка Свенсона в кабинет.
На этот раз молодой учитель выглядел настороженным, как загнанный зверь. От его мальчишеской улыбки не осталось и следа. С некоторым удовлетворением Лорен про себя отметила, что лоб его чем-то испачкан, а брюки защитного цвета помяты. Хотя, если верить доходившим до нее слухам, «мистер Свенсон» по-прежнему оставался популярным учителем и консультантом-энтузиастом школьного ежегодника, у Лорен зародились сомнения в справедливости подобных оценок и того, что называется расплывчатым словом «характер».
По окончании прошлого учебного года она дала Марку Свенсону высокую оценку. В этом году у нее могут возникнуть вопросы, а уж в том, как она оценит работу Одри Рабино, сомневаться не приходилось. Собственно, до конца учебного года еще далеко, а Лорен уже набросала скупую и безжалостную характеристику нахальной учительницы истории.
Она начала серьезным тоном, без упреков, без придирок, с озабоченностью, свойственной другу: догадывается ли Марк, почему его вызвали? Он отрицательно
