Ночь, сон, смерть и звезды - Джойс Кэрол Оутс
Не насильственный поцелуй. Не страстный. Легкий, как прикосновение крылышек мотылька. Шутливый, мимолетный. Его и поцелуем-то не назовешь.
Так Вирджил объяснял это потом. Себе самому.
Но Амоса Кезиахайю это застигло врасплох, он отшатнулся с выражением искреннего испуга – как будто его ужалила оса. При всей теплоте, с какой они болтали и смеялись еще недавно, при всей его расслабленности, он явно не ожидал от Вирджила ничего подобного и уж точно этого не желал.
Он быстро покинул хижину, даже не взглянув на хозяина, смущенный до глубины души, возможно испытывая брезгливость, бормочущий нечто невнятное, из чего можно было расслышать лишь одно слово: нет.
Черная лихорадка
Да, я в порядке.
Да, у меня была нормальная неделя.
Как же ей осточертели эти дурацкие вопросы.
Если бы ее медицинская страховка не покрывала двенадцать визитов к доктору Фут[34] (то еще имечко!), она бы в жизни к ней не обратилась.
Пустая трата времени. До чертиков скучная, глупая и бездарная.
Со мной все в порядке. Бред какой-то!
Все началось с одного волоса, ну (может быть) с нескольких, которые она один за другим выдрала из головы, не отдавая себе в этом отчета. Из правого виска. Сидя перед компьютером, после того как все (учителя, обслуживающий персонал) давно покинули учебное заведение, даже не поглядев в ее сторону.
(Хотя, возможно, проявили некоторую озабоченность при виде ее автомобиля стального цвета… есть в нем что-то суровое, военное… на зарезервированной для ДИРЕКТОРА парковке в непосредственной близости от заднего входа в восточное крыло.)
(Какой тонкий ход – устроить свой офис не рядом с парадным входом, что было бы логичнее.)
(Светло-бежевый фасад школы смотрел на светло-зеленую лужайку, пешеходные дорожки и улицу.)
(По слухам, доктор Маккларен, прячась за (обычно опущенными) жалюзи, записывала, кто из учителей в какое время покидает школу. Рано? Поздно? В одиночку или с кем-то в паре?)
(Если в паре или в группе, то уж точно обсуждают ее. Строят заговоры, объединяются против нее.)
(Вела записи, буквально.)
При этом наматывала волосы на палец – и дергала. Тихонечко.
Поначалу.
А затем сильнее… еще сильнее… выдергивала корни из кожи головы. Укол самоудовлетворения, облегчения через боль, как от слабого удара током, помогающего ей выйти из ступора однообразной работы. Все равно что для сердца глоток кофеина.
О боже.
Как расчесывать укус комара или кожную сыпь, пока не начнет сочиться кровь. Что-то в этом роде.
Почти не отдавая себе отчета в том, что делала. В этом был свой кайф: не понимать, пока внезапная сладкая боль не вопьется в ее (такую чувствительную, такую чувственную) кожу головы.
О боже.
Увидев перед собой на столе короткие темные волосы, она в первую минуту не осознавала, откуда они взялись. А если волос попадал на клавиатуру, она его просто сдувала, как пыль.
Уже не помнила, как и когда все началось. Просто дергала дурацкие волосы из своей дурацкой головы.
И в самый неподходящий момент, когда она была охвачена этой черной лихорадкой, вдруг раздался звонок из больницы от Тома: Лорен, плохие новости. Папа не выжил.
– О боже. Что…
– Ты можешь срочно приехать? И позвонить Бев? А я позвоню Софии.
Блин, она должна терять драгоценное время, чтобы названивать Беверли.
А уже после кремации, на поминках, Лорен сильно перебрала. (Все сошлись на том, что на нее это не похоже.)
Она довольно скоро вернулась на рабочее место, но черная лихорадка успела пустить корни. Проникла глубоко в мозг.
Все началось где-то в конце октября. Подсознательно. За рабочим компьютером. Чтобы снять напряжение, пальцы сами потянулись к голове, но пары волосин оказалось недостаточно, и они ухватили целую прядь.
Один волос вырывается с легчайшим щелчком, ты его даже не слышишь, но можешь почувствовать.
А вот несколько волосков не только легче ухватить, но и frisson[35] от боли куда острее.
Лорен? Приезжай. Я отключаюсь.
С опозданием она поняла, что верила в выздоровление отца. Почему-то не принимала всерьез ни сам удар, ни его неврологические последствия, ни подхваченную им инфекцию. Уайти крепкий, стойкий, никогда не жаловался на здоровье и никогда (насколько им было известно) не проявлял беспокойства по этому поводу.
Ощущение, словно ты шагнула мимо ступеньки. Боль отзывается где-то глубоко внутри.
Недовольство. Раздражение. Сам факт смерти еще не отпечатался в мозгу, но как же не вовремя Том позвонил: разгар рабочего дня, впереди педсовет, на столе куча важных бумаг, ей надо заполнить разные формы, провести онлайн-регистрацию… хуже момента не придумаешь.
Звонок, круто изменивший их жизни. Могла ли она такое предположить, когда поднесла к уху трубку?
Все произошло в считаные секунды. И бесповоротно.
Вот так проваливаются в черную дыру?
– Доктор Маккларен? Вы поранились?
– Поранилась? Почему?
Айрис неуклюжим жестом ткнула себя в висок, испытывая неловкость оттого, что заговорила о таких интимных вещах с директрисой, которая смотрела на нее холодным взглядом, похоже не понимая, о чем идет речь. А потом отвернулась и, понизив голос, сказала:
– Пустяки. Аллергия. Не обращайте внимания.
Пятнышко величиной с цент на правом виске сочится кровью. Она смотрит на себя в зеркало. Жутковато от мысли, что она даже не отдавала себе отчета в происходящем.
(А другие, помимо Айрис, видели? О чем они подумали?)
Мозг вносит коррективы. Лорен сейчас видит то, что сообщает ей мозг, а не то, в чем ее убеждают глаза.
Слабой ее не назовешь. Она не поддастся легкому невротическому тику.
Однако вскоре, сидя перед компьютером, она замечает на клавиатуре несколько волос с запекшейся кровью.
(Когда это случилось? Неужели я сама?..)
Зря, что ли, она себя хвалила за ответственное поведение после смерти Уайти? Почти каждый день звонила матери в одно и то же время (так проще: Лорен, как большинство администраторов, жила по графику) и старалась не поддаваться эмоциям в ее присутствии (в отличие от сестры-эксгибиционистки Беверли, которая при малейшей провокации начинала рыдать и мычать, как больная корова).
Лорен, в принципе, не была эмоциональным человеком.
Кажется, даже узнав о смерти Уайти. И не упомнит, когда последний раз плакала и по какому поводу.
«Голые эмоции» – это не про нее. Только усложнит жизнь несчастной Джессалин, предпочитающей нести траур с достоинством.
Сильная воля – это сильная опора. Уже не помнит, кто это сказал. Возможно, генерал Паттон. Или Уайти.
Она не поощряла слабости ни в себе, ни в других.
К себе я особенно строга, хотелось думать.
Хватит уже дергать себя за волосы! Это должно прекратиться, немедленно!
Но, совершая шопинг в торговом центре, несмотря на риск столкнуться с учениками школы (ей, кровь из носу, нужен был новый брючный костюм цвета клюквы), она увидела в трехстворчатом зеркале на своем (правом) виске лысое пятнышко величиной с монетку… О
