Ночь, сон, смерть и звезды - Джойс Кэрол Оутс
Вирджил сказал, что тоже был бы не прочь попутешествовать, да жизнь сложилась иначе…
– А почему бы нам не поехать вместе? Втроем!
Это предложение застигло Вирджила врасплох. А Джессалин посмеялась не без неловкости.
Спонтанность реплик Хьюго Мартинеса восхищала, хотя в них и был оттенок самонадеянности. Что-то от антрепренера – повышенный энтузиазм, ненавязчивое принуждение.
Этим он напоминал Уайти. Отец, глава семьи, не был тираном и ни к чему не принуждал… пока не сталкивался с сопротивлением. Милейший человек, великодушный, добрый, умеющий убеждать… но стоило что сказать поперек, как в его глазах появлялся стальной блеск и сжимались челюсти.
В остальном Хьюго Мартинес совсем не походил на Уайти Маккларена. Невозможно себе представить Уайти на мероприятии с волосами до плеч и вислыми усами, в шортах цвета хаки, малиновой рубашке и открытых сандалиях. Он бы воззрился на Хьюго с плохо скрываемой неприязнью и неодобрением.
А тем временем тот с увлечением рассуждал о Северной Африке, где будет путешествовать сам по себе – как кочевник.
Вирджил знал по его фотографиям, что Хьюго Мартинес побывал во многих странах мира помимо Европы. И читал его путевые стихи, опубликованные в местном литературном журнале: длинные зигзагообразные строки, этакие псалмы в духе Аллена Гинзберга, Гэри Снайдера и Джека Хиршмана. Хьюго преподавал в муниципальном колледже, пока его не уволили из-за мелкого скандала. Он пребывал в статусе поэта-лауреата Западного Нью-Йорка, но потом то ли его заставили уйти, то ли он сделал это сам из принципа. Человек, в какой-то степени достойный восхищения, – активист, самопровозглашенный анархист, упоенный собой шоумен. При этом талантливый и добрый. Как казалось Вирджилу.
В нем зашевелился червячок зависти. Сам он сознательно выбрал скромный образ жизни вопреки пожеланиям отца. Избегал лишних вещей, излишней ответственности. Брал пример с Будды: только самое необходимое, «пустая» жизнь – ни амбиций, ни желаний. Даже завещанные ему отцом деньги он не желал тратить на себя, на путешествия.
Но сейчас, в присутствии Хьюго Мартинеса, он чувствовал себя ничтожным, неполноценным. Гордиться самоотречением имеет смысл, когда твою жертву кто-то способен оценить. Интересно, что мать говорила о нем Хьюго. Если вообще что-то говорила.
– Хьюго любит путешествовать, – подала голос Джессалин. – Мне будет его не хватать эти три недели.
Она это произнесла с оттенком сожаления, хотя (возможно) лишь подыграла компаньону. Может, она, наоборот, испытает облегчение от его отсутствия, подумал Вирджил. Уж больно он невоздержанный, красноречивый, экспансивный.
– Мне будет не хватать вас, – галантно отозвался Хьюго.
И в результате Вирджил, мечтавший сбежать отсюда, остался ужинать с матерью и Хьюго, сидя в шезлонге на террасе. Невероятно! Что сказал бы Уайти?
Наблюдая за их дружеским общением, за тем, как они обмениваются улыбками, как он спешит принести ей прохладительный напиток, как она выжидающе берет паузу, стоит ему только ее прервать, Вирджил понимал: перед ним пара, не старая женатая, а недавно возникшая, когда оба проходят через захватывающие стадии взаимного узнавания.
– Я пытаюсь уговорить вашу мать совершить со мной в этом году путешествие на Галапагосские острова, – сказал Хьюго.
На что Джессалин отреагировала с мольбой в голосе:
– Вирджил, не слушай его. Это же безумие.
Но видно было, что тема не нова, что они флиртуют и каждый перетягивает канат на себя.
Вирджил подумал: безумие, иначе не назовешь. Джессалин на Галапагосах!
Уайти расхохотался бы. Его дорогая жена, совершенно не готовая к суровым испытаниям и примитивному образу жизни.
Вирджил заметил, как Джессалин то и дело на него поглядывает с извиняющейся улыбкой матери, понимающей, что ее ребенок не очень-то счастлив и что в этом есть ее вина.
Вирджил, прости меня!
Мам, ну что ты. Все в порядке.
Извини, что я… что я тебя удивила и шокировала…
Ничего, мама, я как-нибудь справлюсь.
Но Вирджил…
Будь я проклят, подумал он, если стану, как мои сестры и брат, судьей для родной матери. Да, удивила, да, некоторый шок, но это ее личная жизнь.
Отчасти сестры правы, прошло слишком мало времени со смерти отца. Слишком быстро Джессалин оклемалась. Или, как любили говорить, снова стала собой.
Хотя способна ли вдова в принципе снова стать собой?
Так рассуждать нелогично. А ждать этого жестоко. Потерять Уайти в глазах Вирджила было все равно что потерять собственную руку или ногу. Даже для него тяжело, не говоря уже о матери.
Нет, он не станет ее судить. Не его это дело.
(И все же хотелось понять: Джессалин и Хьюго… в интимных отношениях? Они вместе спят? Невозможно поверить!)
Сама мысль вызывала у него отвращение, омерзение. Лучше об этом вообще не думать.
На вечеринке, посвященной Четвертому июля, его мать веселится и развлекается спустя всего восемь месяцев после ухода отца, да еще с ветреным Хьюго Мартинесом. Это похвально или позорно? Должно вызывать восхищение или отчаяние?
Перед ним уже не исхудавшая, обездоленная, нуждающаяся в помощи вдова, а, можно сказать, красавица с аккуратно расчесанными седыми волосами, заплетенными в косу до лопаток, и уже не в подобающем трауре, а в ярком крестьянском наряде… и как ее теперь судить?
Так и подмывало шепнуть: Мама, ты классно выглядишь. Я тебя люблю.
Она спросила, видел ли он сестер в последнее время, и он помотал головой.
– Боюсь, что они мною недовольны, – сказала мать. – И Том тоже.
Вирджил пожал плечами. Что он может про это знать? В такие вещи его не посвящают.
– Я думаю, они не одобряют Хьюго. По телефону с ними стало трудно разговаривать. Мне кажется, еще не время знакомить их с ним. – Джессалин говорила задумчиво, но без обиняков. Хьюго, улыбаясь сам себе и как будто ее не слушая, поглощал ребрышки так, словно нет ничего вкуснее.
Хьюго – статный мужчина с изрядно морщинистым лицом. На несколько лет моложе Джессалин, хотя (на взгляд Вирджила) выглядит старше. Улыбка обнажает неровные зубы цвета спитого чая. Манеры резковатые, агрессивные. Широкополая соломенная шляпа надета под вызывающим углом, подчеркивающим уверенность в себе и даже высокомерие. Несколько гротескные вислые усы закрывают практически весь рот. Волосы, как и Вирджил, отпустил до плеч, но у него они куда более ухоженные. (А Вирджил ими не занимался, только изредка мыл голову. В результате они выгорали и превращались в солому. Но делать что-то еще он посчитал бы показухой.) Малиновая рубашка (очень похоже) дополняет материнскую белую блузку; не исключено, что Хьюго Мартинес и то и другое купил на мексиканском рынке. Его здоровенные узловатые пальцы украшают кольца, включая крупное кольцо из матового серебра в форме звезды. На запястье серебряный браслет. Ремень с серебряной пряжкой. Рубаха нараспашку, чтобы продемонстрировать серебристо-седые заросли на груди. На шортах цвета хаки с многочисленными карманами на молнии Вирджил (не без удовольствия) заметил свежее пятно от соуса для ребрышек.
Джессалин перехватила его взгляд, но ничего не сказала. Точно так же
