Повесть о десяти ошибках - Александр Шаров
— Не подохли еще, следовательно, подохнут, по законам природы. Азбучная истина, молодой человек. Тем более что на самолет Зооцентр денег не отпустил и дальше приказано продвигаться малой скоростью. Подохнут… А мы ждать не будем, спишем по законам природы пятнадцать бобриков.
Агент протянул Толе широкую ладонь, и лицо его вновь стало не строгим, а ласково-снисходительным.
— По рукам!..
— В-вот что, — страшно заикаясь, с трудом выговорил Толя, — вас когда-нибудь б-б-били по морде?.. Вы уходите лучше, сейчас же уходите!
Агент хотел было что-то ответить, но передумал, повернулся и скрылся за вагонами. Толька, сжав кулаки, глядел вслед. Его трясла нервная дрожь.
— Вот мерзавец! — бормотал он про себя. — Какой мерзавец…
Хмель прошел, но на душе было скверно. Он поднял валявшуюся около вагона поллитровку и по всем правилам гранатометания бросил вслед исчезнувшему противнику. И эта бессильная месть не принесла облегчения.
— Ну вот что, ребята, — сказал Толя, входя в вагон и останавливаясь перед шеренгой клеток. — Ну вот, сами видите, подлецы еще имеются… Ничего, впредь будем умнее.
Толе припомнилось, что Бронислава Николаевна каждое утро, приходя на ферму, напевала одну и ту же украинскую песню. Слов он не мог вспомнить — один мотив. Он тихонько, потом немного громче засвистал. Четверо ручных перестали возиться. Рыжий, самый большой, подобрался к сетке, поднялся на задние лапы, за ним, точно по команде, остальные, последним — маленький и худой черный бобренок, которого Юра называл «Вес пера».
— Значит, признаете? — спросил Толя, перестав свистеть.
Получилось как-то слишком серьезно, и он добавил:
— Ты, рыжий, назначаешься старшиной за уважение к начальству.
Рыжий постоял немного, ожидая, не будет ли продолжения концерта, и вновь принялся за еду.
…Ночью вагон прицепили к товарному составу. Дальше, на северо-восток, поезд шел действительно самой что ни на есть малой скоростью.
В довершение беды кончился древесный корм, его запасли только до Куйбышева. Целый перегон Толя кормил бобров хлебом, что никакими учебниками не предусмотрено. Зверьки недоверчиво обнюхивали толстые ломти, потом брали их в передние лапы и обкусывали со всех сторон. Но хлеба оказалось мало, и к ночи бобры подняли настоящий голодный бунт. Начали дикие, к ним почти сразу присоединились ручные, даже черный бобренок, сильно ослабевший за последнее время, гремел кормушкой. Вагон со звоном и грохотом мчался мимо сонных деревень и поселков. Был момент, когда, в полном отчаянии, Толька готов был повернуть кран экстренного торможения. Но бобры немного успокоились, а потом состав остановился перед семафором у ручья, заросшего кустарником.
Толька скатился под косогор, с размаху рубил деревца, ломал ветки, все время поглядывая на опущенную лапу семафора с красным огоньком. Скат оказался скользким и глинистым. Подниматься вверх со связками ивняка было трудно. Толька провалился в воду, но, мокрый, грязный и желтый от глины, продолжал работать. Бросив нарубленные деревья в темный вагон, он кричал бобрам несколько подбадривающих слов и снова скатывался вниз.
Путешествие тянулось и тянулось. По сторонам пути за сеткой дождя выступали силуэты облетевших деревьев; мокрые рельсы зябли среди опавшей червонно-золотой листвы.
«Приедем к самым холодам, — с беспокойством думал Толька. — Бобрам и времени не останется осмотреться, приготовиться к зиме. Дикие еще ничего, и Старшина, пожалуй, выдержит, а Вес пера…»
Бобров отцепляли, чтобы освободить путь стройматериалам, машинам, углю, стали. Дежурные и диспетчеры отмахивались от Тольки, им было не до него. На одной из станций начальник, грузный седой мужчина, резко отчитал Тольку:
— Надо государственно мыслить, товарищ Сорокин. Какой мы имеем сейчас год? Сорок седьмой! Какая идет пятилетка? Пятилетка восстановления. Чего народ ждет от транспорта? Машин, хлеба, цемента, проката — того, без чего нельзя жить. А вы с бобрами.
Начальник хотел выйти из кабинета, но Толька, бледный от волнения, встал в дверях.
— А вы как считаете? Конечно, это государственное дело — возродить бобровый промысел, которого уже сто лет нет в России. И на это дело потрачены миллионы. А вы задерживаете вагон, задерживаете, хотя бобры под угрозой гибели.
То, что Толя говорил, не было преувеличением; перед глазами все время стояли отощавший, со свалявшейся шерстью, рыжий Старшина и черный бобренок, почти не прикасавшийся к пище.
— Вы бы на них посмотрели, вы бы только посмотрели на них! — добавил Толя почти со слезами.
— Ну, не волнуйтесь, — другим тоном сказал начальник. — Ведь были на войне? Наш генерал, например, так говорил: «Держи сердце на коротком поводу», — он в танкисты из кавалерии определился. Не волнуйтесь — отправим!
Наконец Толя с бобрами добрался до Томска. Отсюда он послал несколько телеграмм начальнику станции, на которой остался Юра, но ответа не получил. На сердце было тревожно.
…После осмотра бобров зоотехником Пушного института выяснилось, что зверям необходим длительный отдых, прежде чем они смогут снова отправиться в путь. За этот долгий месяц с деревьев облетели последние листья, стали реки, выпал снег, а Толя Сорокин прочел все, какие мог добыть, книги по боброводству и так привязался к своим подопечным, что, когда директор института предложил ему самому отвезти бобров в тайгу, устроить там зверей, словом — «довести дело до конца», он недоуменно пожал плечами:
— А как же иначе?!
— Вот и хорошо, — обрадовался директор. — Там у нас опорная база, ну, изба, проще говоря. Особых удобств не найдете, но топливо заготовлено и продовольствия на зиму хватит. Похозяйничайте в одиночку: у нас сейчас весь народ занят соболем и белкой-телеуткой. А с течением времени пришлем сменщика.
До озера Тара пришлось четыре часа лететь на самолете над однообразным заснеженным пространством, где русла рек угадываются темными полосами прибрежных зарослей. Потом от аэродрома еще шестьсот километров ехали через тайгу на грузовой машине.
На опорной базе, едва отогревшись с пути, накормив бобров, Толя подогнал крепления лыж и принялся за работу. Надо, было найти и нанести на карту хорошие бобриные угодья: старицы, мелководные протоки с близкими и достаточно обильными древесными зарослями по берегам. Надо было для каждой пары бобров вырыть глубокие и просторные норы с безопасным выходом под лед. Надо было заготовить на всю долгую и суровую зиму корм для зверьков-переселенцев, то есть нарубить молодого ивняка и осинника и затопить его в прорубях у выходов из нор. Надо было, наконец, прорубить в толстом речном льду продушины, чтобы в теплые ночи бобры могли выбираться на лед — подышать свежим воздухом, осмотреться и освоиться в незнакомом краю.
…Сменщик приехал в середине января. Толя проснулся от шума — кто-то хозяйничал в избе. Открыл глаза и не сразу поверил себе, зажмурился, снова открыл глаза:
— Юрка?! Как
