Волжские плесы - Николай Петрович Зарембо
Мы не знали проблемы отцов и детей. Люди всех возрастов трудились одинаково самоотверженно, жили одной общей заботой — сделать как можно больше для разгрома врага.
Это находило своеобразное отражение в партийно-политической работе. В подразделениях не проходило ни одного открытого партийного собрания, чтобы на нем не присутствовали все свободные от вахт комсомольцы. В свою очередь коммунисты охотно посещали комсомольские собрания и активно участвовали в обсуждении вопросов, которые поднимала молодежь.
В мае вопросом, который больше всего волновал всех, была организация наблюдения за рекой. Сотни постов разбросаны на огромном протяжении. Как добиться, чтобы на каждом из них — обязательно на каждом! — наблюдение велось пристально и неусыпно?
Мы издали отдельной листовкой памятку бойцам постов СНиС. Эту памятку поместила и флотильская газета, которая вообще очень много внимания уделяла работе наблюдательных постов. В частности, наблюдателям разъяснялась тактика вражеской авиации.
«Вначале над рекой появляется разведчик для выяснения ночных ориентиров и расположения наших средств ПВО. Обычно это происходит между 22 и 24 часами. Затем к реке приближаются самолеты-миноносцы. Они подходят поодиночке, минуя населенные пункты, на высоте от тысячи до трех тысяч метров, с интервалом 5—10 минут. Перед сбрасыванием мин снижаются с выключенным мотором. Выбирают узкости, труднопроходимые перекаты реки. Иногда здесь сбрасывается сразу несколько мин. Чаще всего это происходит на луговой стороне Волги, где на побережье меньше населенных пунктов и где, по расчетам гитлеровцев, слабее наблюдение за рекой. Учитывают они и то, что к левому берегу прижимаются караваны судов, идущие с низовья, так как там течение медленнее. Враг избегает постановки мин у правого, высокого берега из-за боязни врезаться в него».
В памятке нажим делался на то, чтобы наблюдатели не выпускали из поля зрения ни одного самолета, улавливали момент сбрасывания мин, точно определяли место их падения и немедленно сообщали об этом оперативному дежурному штаба бригады траления.
Все наши партийные силы — политработники, парторги, агитаторы — были обязаны больше времени проводить на наблюдательных постах, беседовать с бойцами, добиваться, чтобы служба неслась бдительно и постоянно.
В конце мая поздним вечером мы собрались втроем — Пантелеев, Бондаренко и я. Речь зашла о работе наблюдательных постов. Решили, что кому-то из нас надо объехать камышинский участок СНиС. Бондаренко, конечно, заявил, что поедет он.
Командующий возразил:
— Нет, вы занимайтесь тральщиками. Нацельте на это дело всех работников политотдела. Особое внимание уделите вновь назначенным командирам кораблей. А на береговые посты я попрошу поехать товарища Зарембо. Это и ему будет полезно: он на этом участке еще не бывал.
Я с готовностью согласился. К тому же в Камышине у меня были и неотложные дела — надо было укрепить связи с местными советскими и партийными организациями.
— Кстати,— добавил Пантелеев,— вы там вручите правительственные награды отличившимся.
Решили, что отправлюсь на машине.
— Вместе с вами,— сказал командующий,— поедут начальник участка СНиС полковник Рянни и начальник ПВО Волги полковник Миролюбов.
Тронулись в путь на рассвете. Едем через Сталинград, по его самой длинной в нашей стране улице, растянувшейся вдоль Волги на десятки километров. Вся она по обе стороны заставлена разбитыми фашистскими танками. Вплотную, в затылок друг другу, они выстроились бесконечной вереницей перед воротами спешно восстанавливавшегося завода «Красный Октябрь». Сюда же были свезены покореженные пушки, автомашины всех европейских марок. Скоро весь этот металлолом переварят мартены.
Народа на улицах стало куда больше, чем несколько недель назад, когда я прибыл в город. Бросалось в глаза, что у кромок мостовой уже не валялись неразорвавшиеся авиабомбы. Город постепенно избавлялся от следов войны.
Миновали временный деревянный мост за заводом имени Дзержинского и по избитой танками дороге выехали в степь. Приволжские зеленые луга густо пестрели цветами. Но мы знали: эта красота обманчива, под травой — мины. Поэтому сходить с дороги категорически запрещалось.
Наш шофер Сергей Ванеев вел трофейную машину «вандерер». Моряки разыскали этот лимузин на дне какой-то балки после разгрома гитлеровцев.
Старшина Ванеев очень молод, но шевелюра на голове совсем белая.
— А сединой ты меня обогнал,— пошутил я.
— Это тут, под Сталинградом, в блондина перекрасился,— улыбнулся он.— Приехали мы сюда в морскую пехоту с Северного флота и сразу в огонь. По молодости натерпелся страху.
Он сворачивает на еле заметную тропинку.
— Ты, видно, знаешь эти места.
— В свое время на брюхе здесь все оползал.
Металлист с Урала стал превосходным бойцом. Наш шофер был умелым и отважным, никогда не терялся при бомбежках и всегда знал дорогу как свои пять пальцев. После я узнал, что перед каждой поездкой он до мелочей изучал маршрут по карте.
— Привычка,— пояснил Сергей.— На фронте ошибешься — окажешься в лапах у гитлеровцев.
Попетляв километра четыре среди зарослей, он высадил нас, машину загнал в кусты, замаскировал ветками.
Мы прибыли на зенитную батарею. Пушки стояли на высоком утесе, откуда на десятки километров просматривались река и заволжская степь. Нам преградила дорогу девушка в краснофлотской форме. Придирчиво проверила документы. Старший лейтенант — командир батареи, похоже, единственный здесь мужчина,— четко отдал рапорт. Мы узнали, что вчера в сумерках батарея вела бой с немецкими самолетами. Бомбардировщики под прикрытием истребителей летели на малой высоте. Артиллеристы открыли огонь. Один из самолетов атаковал огневые позиции батареи, сбросил фугасные и зажигательные бомбы. Одна из зажигалок упала неподалеку от погреба боеприпасов. Вспыхнуло пламя. Разведчицы и четвертые номера забросали его землей.
— А эта бомба не взорвалась,— командир ткнул сапогом малокалиберную фугаску.
— Не трогайте! — воскликнул Миролюбов.— Я срочно пришлю минеров.
Миролюбов попросил у меня разрешения сыграть боевую тревогу. Получив «добро», отдал команду. Девушки мгновенно заняли места у пушек. Командир батареи распоряжался спокойно и быстро. Миролюбов остался доволен.
После отбоя тревоги я обошел землянки. Девушки поддерживали их в изумительной чистоте. Побеседовал с зенитчицами. Порядок на батарее, настроение людей мне понравились.
Лет пятнадцать спустя мне довелось присутствовать на партийном собрании учителей одной из московских школ. В перерыве ко мне кинулась миловидная женщина.
— Товарищ член Военного совета!
Оказалось, это бывшая зенитчица.
— Помните, наша батарея стояла на утесе Степана Разина...
Я улыбнулся. Почти все наши зенитчики были твердо убеждены, что их батарея стоит на воспетом в песне утесе, и очень гордились этим.
Елизавета Григорьевна Блехер после войны окончила филологический факультет МГУ, сейчас преподает литературу.
